«Сусальный ангел о любви талдычит»
«Луны обглоданный сосок»
«Структурный ноль я. Осень мая»
«Ужас рож» и т. д.
/Бор. Жихаревич/
Ночь. Перекошенный фонарь.
Кусает неба злая гнида.
Там, где беспомощен фигляр,
Сверкает чёрная коррида.
Вам непонятно? Ну и что ж? -
Я сам себя не понимаю:
Структурный ноль, осень мая...
Давай же сблизим ужас рож.
Два идентичных храбреца,
Совокупимся мы, как плети...
В ковчеге зла родятся дети,
Не поимевшие отца.
Луны обглоданный сосок
Не вскормит их, не знавших мамы,
Где хмурый вихрь бьёт в тамтамы
Сусальным ангелом - в висок.
Врываясь в сутолочь ночи,
Маячит вечная обуза
Проливом тухлым Лаперуза,
Что мчит потоками мочи.
На сонных улицах запор,
Мерцают женщины для вида...
И поцелует в зад тапер
Меня, не испугавшись СПИДа.
«Колдобины слепили глаз
недетской желтизной».
«Мы все напились до маразма».
«Локальная свинья».
«Духовный СПИД» и т. д.
(Конст. Лучина)
Мимолетен, как стая птичья,
Беспредметен, как женский взгляд,
Я заметен, как грудь девичья
И конкретен, как бабий зад.
Захребетник судьбы воинственный,
Инквизитор земных утех,
В кабаках я тащусь, таинственный,
Не похожий на вас на всех.
Вам, младенцы, и вам, кто в возрасте,
Предъявляю особый счет:
Вся земля напилась до борзости
И в харчи втихаря плюет.
Но и я не последней шавкою,
Наглотавшейся браги вдрызг,
Не в колхозной избе под лавкою
Был зачат под мышиный визг.
Одинокий, как пес на паперти
И с утра беспробудно пьян,
Расплескав 30 грамм по скатерти,
Мне Иуда поднес стакан.
До чего ж мы, паскуды, дожили!
Позабыли про Божий лик -
И в палате одной, скукоженный,
Загибался крутой мужик.
Тискал баб и таскал их пачками
И не знал за собой вины,
Но впотьмах налетел на мальчика
Цвета нежной морской волны.
Он такое на винт наверчивал,
Позабывшее всякий стыд!..
И мужик объяснил доверчиво,
Что такое духовный СПИД.
Я обглоданной костью корчился,
Прочищая ума кристалл,
Будто в бане фанерной форточкой
Я по мокрой душе хлестал.
До маразма почти сподобленный,
В свой локальный свиной уют
Я ползу, а за мной колдобины
Голубой желтизной блюют.
«Нет, - это не Кудинов!»
Арк. Гурович
Я обошёл почти полмира
И пал, усталый, на кровать:
Мне никогда не стать Шекспиром, -
Но и Кудиновым не стать.
Увы!.. Тогда чего же ради
Гадала мне ворожея?
Как намекал мне друг Аркадий:
Я не Кудинов... Кто же я?
Не скульптор, не поэт, не зодчий -
(Во всяком случае, пока),
Безвестный миру переводчик -
Ничуть не лучше Маршака.
Порочен мир: на Солнце пятна
Я в этом мире не жилец!
Что не Кудинов я - понятно,
Но даже ж я не Ежи Лец!
Не Маяковский, не Высоцкий,
Хотя уже и зрелый муж.
Но, слава Богу, хоть не Троцкий,
Не Лейб Давидович к тому ж!
Не Кантор я, не Канторович,
Не Винокур, не Виновер...
Но почему я не Гурович,
Аркадий тот же, например?!
Тогда бы я - оно, конечно -
Был славен каждою строкой,
А так - какой-то я увечный
И в общем, даже - никакой.
Ни плюс, ни минус – середина,
Ни разрушитель, ни творец...
Нет, почему я не Кудинов
Или Есенин, наконец?!
России новой верный сын,
Жил-был Пал Палыч Бородин,
Который был не просто так,
А папин-мамин сибиряк.
Он утром бегал по росе
И воровал почти как все –
Все вместе взятые вокруг,
Но все ему сходило с рук,
Поскольку пойманный не вор,
Коль друг-приятель – прокурор.
Он слов пустых не говорил,
Квартирку другу подарил.
Размером чуть ли не с гектар,
Но подловил его «швейцар»,
Который за границей жил
И деньги Паши сторожил,
И Паша, ну, не мог не взять
Мильонов этак двадцать пять,
Что в лапы сами же идут,
И все берут, берут, берут...
Ведь мы ж давно не дикари,
Закон блюдем: дают – бери
(за исключеньем, так сказать,
Лишь тех, кому ни дать, ни взять).
Пал Палыч ручки чуть погрел –
И на дешевке погорел.
Обидно все же! Взять хотя б:
Жирует в Штатах БаоБАБ,
Здесь – Абрамович... Им Сион
За грош не держит миллион,
Им – как с Гусинского вода...
Пал Палыч шастает туда -
Сюда, как будто метеор,
Поскольку пойманный – не вор,
Когда ворует по уму:
Украл червонец – и в тюрьму,
Мильон захапал – бизнесмен,
Такого ты расколешь хрен –
Недаром будет глотки рвать
Продажного закона рать.
Он возвращается домой,
Как новоявленный герой,
По харе – вылитый пахан,
Его приветствует Прохан,
Певец Афгана, патриот -
И в баньку русскую ведёт,
Пропарить западный недуг...
А вам – наука всех наук:
Люби Россию, твою мать,
Но если ты – ни дать, ни взять, -
Не лезь в российские дела,
Пока башка ещё цела...
А где ж великий наш народ?
До полусмерти водку пьёт,
До смерти трудится – и вот,
Он, как всегда, Мессию ждёт, -
Когда настанет день и час,
Ворьё лихое сгинет враз,
И в белом венчике из роз
Придёт к нему Иисус Христос
Вздымается пена, я в ванне сижу,
С лицом супермена на стену гляжу.
Эх, вот она, воля! Ладошечкой - хлоп!
А на антресолю взбирается клоп.
Балдею в воде я, как клоп на стене.
Шальная идея является мне.
Прелестна получка, отвесна стена.
Быстрей авторучку тащи мне, жена!
Я долго всухую терпел, как Адам -
Клопа зарифмую, в редакцию сдам.
Припомнилось, кстати, что строчки - товар.
Скорее, издатель, гони гонорар!
По мужнину зову явилась жена,
И в ванну, корова, полезла она.
Вот гнусная баба - одно на уме!
Как мокрая жаба прижалась ко мне.
И в то же мгновенье я пены хлебнул,
Порыв вдохновенья в волне затонул.
Какое несчастье, аврал и завал!
И я бы на части жену разорвал!
Я б целое лето не в Питере чах,
А в чине поэта гудел бы в Сочах
И хлебом, и солью бы Музу встречал...
А за антресолею клоп хохотал.
Под голубыми небесами,
Блистая влажными красами,
Блондинка юная лежит,
А рядом с ней грузин чернеет,
Нечеловечьей страстью млеет,
Блондинке сказки говорит.
Сверкает море рыжим блеском,
Им лижет ноги с томным всплеском,
Стремится солнце их сожжечь...
Грузин желает спозаранку
Младую севера беглянку,
И льется пламенная речь:
«Зачем меня так рассэрдылась?
Зачем меня так больно билась?
Зачем не пробовал вино?
Зачем не кушала чурчхела?
Зачем меня так не хотела?
Зачем лублю тибя давно?»
Грузин страдает, он чудесен.
Блондинка ждет. Купальник тесен.
И звуки нежные лились:
«Дианы грудь. Ланиты Флоры...».
А у грузинов – денег горы...
Пора, красавица: ложись.
Отдай всю северную негу
Манящему морскому брегу,
В песок головку уроня...
В брега, при Пушкине пустые,
Грузины прутся не простые –
Армянам разным не ровня.
"Читала Белка Мандельштама..."
(Е. Виноградова)
(Посвящается памятнику
на Поклонной горе в виде стрелы -
работы Зураба Церетели)
Читала Белка Пастернака,
Но я, её укоротив,
Вдруг вспомнил вовремя: однако
В кармана есть презерватив.
Его б надуть сейчас неплохо -
И скромный шарик, как болид,
Хотя и махонькая кроха,
Надуясь, в небо улетит,
Меня с собою увлекая
Вослед небесному лучу,
И промелькнут ворота рая...
Но дальше, дальше я лечу.
Скользя по знакам Зодиака,
Спрошу, встречая НЛО:
- Вот вы, читали Пастернака? -
Какое чуткое стило!
Какая жуткая отвага!
Вот вы читали, например,
Роман про доктора Живаго,
Что запрещен был в эСэСэР?
Евреи - даже те рыдали
Наперечет - и стар, и мал.
Ему бы б Нобеля не дали,
Когда б херню бы он писал.
Моя как будто едет крыша,
Читая...
Мать вашу етит!
Меня нарочно не расслыша
Тарелка мимо пролетит.
Знавал я в юности Баркова,
Луку Мудищева читал,
Всего видал, но вот такого
Нахальства я не ожидал
От гуманоидов проклятых
С какой-то чертовой дыры!
На ваши дыры, супостаты,
Управы нету до поры!
Но полнится терпенья чаша! -
Ничто не вечно под Луной...
И Русь становится все краше
В просвет мелькая подо мной.
Я зрю уже родные лица
Вблизи - в километрах полста,
И вот Москва моя, столица
И Храм распятого Христа.
Но, грациозней баобаба,
Мне путь по небу сократив,
Стрела великого Зураба
Проткнула мой презерватив.
Бьюсь с гравитацией упрямо
И вижу: прямо на суку
Читает белка Мандельштама,
А не Мудищева Луку!
2006 г
Славный мальчик из Техаса
Кушал жареное мясо,
Издавая боли крик:
Ведь из папы был шашлык!
Но упал один кусок -
Не нарочно, видит бог!
И мальчик горько сожалел,
Что он папу не доел.
А другой мальчонка тоже
Славным малым был, похоже:
Двух друзей, запив вином,
Съел с костями и с г...ном.
Вот, в натуре, живоглот! -
А потом болел живот.
Впрочем, не его вина,
Что в друзьях полно говна.
А ещё один дружок
Из мамы сделал пирожок,
Надкусил - а есть не стал:
Был он чистый, как кристалл
И, хоть маменьку любил,
Но брезгливый больно был
И уже почти что год
Он не брал мясного в рот.
Все друзья его вокруг
Умоляли прямо: - Друг!
Чтоб добру не пропадать,
Должен ты докушать мать.
Ведь она всю жизнь, любя,
В муках нянчила тебя,
Берегла от бурь и бед,
Чтобы рос, как людоед.
Как никак, родная мать,
А ты ее не хочешь жрать!
Кушай, вкусно ж! Ё-моё!
Ну, а он: - Да ну её!
Как же это все понять?
Гуманист, едрёна мать!
.................................
Вот такие там и тут
Детки славные растут!
по поводу дня рожденья,
а также при виде собачки
ставшей на карачки,
у народа на виду
справляющей свою нужду
«Плачьте о том, кто страждет,
а не о том, кто уходит.
Он удаляется, чтобы вкусить покой,
мы же остаемся для страданий.
/Талмуд/
Собачка ногу задрала
И мыслит: вот и все дела! –
Поскольку ноги задирать
Нам всем ума не занимать.
Вот так и человек порой:
Закатит жизни пир горой, –
Но только лишь окончен бал –
Останется моча и кал.
Я ж, неземных алча чудес,
Добрался до седьмых небес,
Навзрыд земную жизнь кляня...
Но что ж останется с меня?
6 ноября 2005
Зачем так мечется народ
И так ругается крамольно?
Кто не погибнет – тот умрёт
И - если повезёт – безбольно.
Что ищет он в кромешной мгле?
Что кинул здесь, тая тревогу?
Ведь зла так много на земле,
Что если умер – слава Богу!
Тому, кто нищий и босой,
На нож нарваться – просто счастье,
А то придет вон та, с косой –
И раскромсает на запчасти.
А кто боится погибать,
Так зря он мучается тоже:
Не надо трусить: лег в кровать,
А не проснуться – Бог поможет.
И, Боже мой, что за дела? -
Одна земля нас породила,
И, в крайнем случае, тела
Уложат в братскую могилу.
Сожгут, развеют, разотрут –
И будет вечная суббота,
Когда не надо поутру
Спешить на мерзкую работу.
Откинув груз прожитых лет,
Себя почуяв вольной птицей,
«Всё суета среди сует!» –
сказать – и к небу устремиться.
Так что ж так мечется народ,
И так ругается некстати?
Кто не погибнет – тот умрёт,
И если повезёт – в кровати.