"Возможность распоряжаться жизнью других людей порождает прямо-таки невероятное чувство всемогущества".
Мой юный друг шел первым, и я, ей Богу, завидовал сейчас этому мальчику. Ну и фигурка у Нее, я вам доложу! Пусть Она нас избивала, мучила, – а этого у Нее не отнять. Но нас двоих Она, видать, в старики записала, а вот перед мальчиком, напротив, не прочь была покрасоваться: шла совсем нагишом – и не стеснялась ни капельки. И правильно – чего на нас внимание обращать! Стесняются, когда есть уродство какое-то, а тут, слава Богу, все на месте. Что-что, а уж показать себя всякая женщина любит. Это в их природе. Да и в нашей – тоже, ибо, если бы не было спроса, не было бы и предложения. Так что, если есть что показать ... – тут как раз такой случай. Мальчик прямо млел на ходу, когда Она перед его носом вертелась. Он, может, в жизни своей не видел голой женщины. А у такой красотки не грех и в ногах поваляться. Даже и в прямом смысле. Она же нас на полном серьезе пленниками или даже рабами считает. По всем статьям оно так и выходит. Только зачем Ей это, непонятно. Насиловать будет, что ли, всех по очереди? Так это, по-моему, не самое страшное. А, может, у них тут целая шайка? Таких же... Тогда, скорее всего, это террористы, а не просто бандиты: говорят, у них там теперь, в основном, женщины. И отличаются они особой жестокостью – почище мужчин. Но тогда наши дела плохи. Террористы эти ведь даже своих не щадят. К примеру, японская группа "Красная армия" – так ведь это они своих же выбрасывали связанными на лютый мороз, языки отрезали... А одной, когда узнали, что она беременная, привязали к животу доску – и скакали на ней. Что уж говорить про чужих – когда со своими так!..
Я размышлял, настраивая мысли на ритм движения, как вдруг веревка на шее натянулась так, что едва не сбила меня с ног. Это, оказывается, мальчик повалился на колени – то ли просто споткнулся, то ли нервы не выдержали... такого зрелища. Тут Она круто развернулась (теперь Ее никто от меня не заслонял, так что видна Она была вся, снизу доверху, сзади и спереди – сразу во всех плоскостях и проекциях, – отчего в горле все пересохло... представляю теперь, каково было необъезженному мальчику!), приблизилась и стала совсем рядом – так, что взгляд мой, отклоняемый натяжением веревки книзу, поневоле упирался в самый низ Ее живота. Ну и ну! А на спине моей – рюкзачище, на шее - петля, руки – за спиной... С ума сойти!
А Она как хлестанет ему петлей: то ли в лицо, то ли в живот – мне в моей позиции не эти, а совсем другие детали видны... Он, ойкнув, повалился в траву и, главное, меня за собой потянул, ну а я уже и отца его. И лицом – бац! – прямо в голый зад мальчишки, а старикан, соответственно, – в мой... И никто из нас подняться не может, только давим друг друга и веревочной петлей душим. Так и ворочаемся, как черви в дерьме. Если не хуже...
Тут наша Властительница совсем разъярилась – террористка и только! Орет чего-то и кнутом своим безо всякого удержу того, кто случайно наверху оказался – а это нашему старшому так не повезло! – хлещет. И чувствую, как содрогается он при каждом ударе и мокрым своим лицом по моему заду елозит. Да ведь и мне не намного лучше, скоро совсем задохнусь...
Но что же Она делает?! Разве ж так нас поднимешь? Но, наконец, чую, сменила гнев на "милость": избивать кончила и, кажется, ухватила старикана за уши. Он только крякнул от боли – и от земли оторвался. Немного полегчало. Но потом Она и за меня взялась. Ох, и несладко же, когда Она за волосы или за уши тянет: и крутит и ноготками впивается... Но, вроде, и эта процедура почти закончилась: двое уже на ногах стоят. Паренек, правда, еще на коленях, хотя уже и не на четырех точках опоры. Она к нему повернулась и ласково, как ни в чем ни бывало, говорит чего-то. А сама так и вертится перед ним... Что я, баб не знаю, что ли? Вот тут я ему снова позавидовал, хотя и дураку ясно, что завидовать особенно нечего. Однако смотрю: руки ему и в самом деле освободила. Неужели отпустит на волю? А что? Они же примерно ровесники, а Она, хоть и террористка, а сердце, небось, тоже имеет. Как никак, женщина...
Ну, не тут-то было! Потянула опять за веревку – и он на четвереньки. Я – за ним. Снова носом в то же самое место уткнулся. Она – за веревку, паренек – через веревку – за Нее, я – за паренька, а старикан уже – за меня, соответственно. Такая у нас репка выходит... Не сладкая, прямо скажу. Передо мной – одна опора, и если я голову на этой опоре не удержу, то, возможно, конец мне: если петля не задавит, так Хозяйка прибьет. А морда вся в мыле: то и дело норовит соскользнуть... Ползу – и уже не соображаю ничего. А ведь совсем недавно сам хотел у Нее рабом быть – так мне, во всяком случае, казалось, такой вот бред сексуальный... Но нет, видимо, умереть слаще...
Как сквозь сон слышу, что кто-то смеется, даже заходится от смеха. Ну, кто же еще, если не Она. Всем остальным, сами понимаете, не до смеха, хотя у нас тоже есть своя маленькая радость в этой новой жизни; впрочем, не такая уже и маленькая: не каждому смертному при жизни такое зрелище выпадает. Однако и на это зрелище никаких сил не хватает: сейчас свалюсь – и конец...
Опять затормозили. Пот – ручьями, в висках грохот стоит сумасшедший. А мальчик вдруг, как заводной, задергался: видно, всерьез взялась за него наша красавица. Я головой к нему поплотнее прижался, чтобы хоть дыхание перевести. Хоть бы еще пару минут!..
Но вот Она его поднимает на ноги. А за ним – и меня. И старикана. Все. Встали... Поехали... Ну, так еще терпимо. Одно, можно сказать, удовольствие: все же не на карачках ползать...
Наконец, вижу, куда-то притопали. Ого, да у Нее тут целая вилла! Но разглядывать это произведение искусства нам долго не пришлось. Без особых церемоний завела Она своих гостей в какой-то подвал с окошечком, украшенным, как и положено, железной решеткой, скинула веревку, даже ноги освободила, только руки оставила связанными. И то, хоть какое-то облегчение. Удалилась... Ух! Теперь можно и посидеть... до очередной встречи.
Но, оказывается, и это не так просто со связанными сзади руками. Кое-как все же расселись на полу, спиной к спине. Надо передохнуть, собраться с мыслями. Однако, не то что говорить, но и думать невозможно, когда тряпка в глотке сидит, дыхание сбивает. И какие тут могут быть мысли! Два часа назад были нормальными людьми, а теперь невольники у какой-то сумасбродной девчонки, которая неизвестно чего может в любой момент выкинуть. Хозяйка! Королева! Властительница! Богиня! Дьяволица... что еще думать? Избитые, по земле размазанные... Во рту всякая гадость накопилась, и даже сплюнуть нельзя, все в себя глотаешь. Сижу, глаза закрыл, уже ничего не думаю. Будь что будет...
Слышу, старикан рядом шуршит. Что это ему не сидится? Схлопотал ведь не меньше нашего. Не будь тряпки во рту, я бы ему сказал! Он ворочался, ворочался, а потом свалился набок и затих. Уснул, возможно.
Но теперь уже и мне не спится. Смотрю по сторонам, новое жилище изучаю. Немного света падает все же из окошечка сверху, так что не совсем темно. Старикан расположился ко мне задом... Вот это да! Вот почему он успокоится не мог! Зад у него весь в красных и синих рубцах с запекшейся кровью – вздулся, будто пчелы искусали. Как это Она сумела его так отделать? Вот дает девушка! Никакой жалости ни к молодым, ни к старикам. Мне пока что повезло, что посередке находился. Суровая у нас Хозяйка!
Тут я незаметно перешел на разные приятные мысли о Ней. Так вся и стоит перед глазами! И целиком, и частями. Как же красиво Она загорела! И ясно, причем, что не на центральном пляже. Только сосочки розовато-коричневые – как у младенца. Но чего же она от нас хочет? Есть два варианта: либо Она – террористка, и мы тогда вроде заложников, либо насильница, сексуальная маньячка – и тогда вообще много интересного предстоит... Хотя последнее вряд ли. Ведь при таких внешних данных, любой мужик у Ее ног будет. Или это-то Ей и надоело, и теперь Она ищет более острых ощущений?
Правда, может быть и еще вариант: Она почему-либо презирает мужчин, ненавидит их и мстит им за свое что-то. Хотя и это тоже сомнительно. Ведь чувствую я, что Она не совсем безразлична к нашему брату, иначе бы не раздевалась перед нами, не вертелась так. И нас вот тоже раздела, да не как-нибудь, а ниже пояса. Или Она сама этого не понимает? Считает, что ненавидит мужчин – потому, мол, их избивает, а на самом деле избивает и мучает потому, что находит в этом сладострастное наслаждение?
Тут мысли мои перебил наш старикан. Подполз ко мне, мычит чего-то... Что он задумал? Глазами куда-то за спину показывает. Нет, не понимаю. Тогда он привстал на колени, спиной ко мне развернулся, связанными руками, точнее, только пальцами, шевелит. Тут только до меня дошло: развязать просит, вот оно что! Конечно, можно попытать счастья, а вот что потом будет? Ведь прикончит нас Хозяйка. Хотя... нас все же трое вполне здоровых мужчин. Как только Она войдет, сразу же на Нее набросимся – мигом про свое каратэ забудет. И кимоно не поможет! А уж без кимоно – тем более... Ха-ха!..
Я завелся. Где это видано, чтобы баба свою силу над мужиками показывала! Просто нагнала страху... А я тоже хорош! Расслабился, слюну пускаю. Я ведь тоже когда-то нарвался на такую, ну, не такую, но в том же духе, с характером. Послабее, конечно, физически, но еще вопрос насчет того, как духовно. Ну, в общем, и подсел из-за нее, если разобраться.. Она, сопротивлялась, ломалась всячески, ни на какие уговоры не шла. Но я-то парень здоровый и однажды, потеряв всякое терпение, совершил над ней, как говорится, насилие. Она, естественно, визжала, царапалась, даже кусалась... Но не не тут-то было! Отгрохал я ее по всей программе! Потом почувствовал, что уже совсем сдалась, заставил минет принять. Почти что просто из принципа: мол, знай свое место, раз ты уж мужиком не родилась. Боялся, правда, что откусит. Но я в раж вошел, разобрало меня по-черному. На колени поставил: «Соси, сука!». Ну, она и отсосала, не подавилась. Классная баба была в смысле секса. По формам сильно нашу теперешнюю Хозяйку напоминает: грудь и задница, и все такое. Даже трудно было сдержатся: не успеешь начать – уже кончить хочется!
А насчет характера... После того, как это случилось, я здорово струхнул. Если в полицию заявит – хана! Знаю я, как в иных местах с нашим братом, насильником, обходятся. Я, в панике, до того дошел, что даже удавить ее хотел, чтоб все шито-крыто. Но в последний момент одумался: живой человек все-таки, хоть и баба. Когда пришел в себя, спросил только: «Не заложишь?». Она кивнула только: нет, мол. И я почему-то сразу поверил ей. Взгляд был такой... жесткий, или даже железный взгляд, металлический. Я тогда не сообразил сразу, что «железность» этому взгляду ненависть придавала. Баба с характером, в общем. Казалось бы, как еще сильнее отомстить, чем посадить за изнасилование? Но, с другой стороны, дело это иногда труднодоказуемое, особенно если тет-на-тет происходит, да и позору от самого этого процесса наберешься. Так что она решила своими средствами меня проучить. Стали они за мной охотится, ее друзья то есть. Раз подкараулили, сзади напали, но только голову проломили и одно ребро сломали, а до места этого самого, до которого они по ее требованию добраться хотели, так и не добрались, хотя били ногами и все туда целили. Другой раз, поняв уже, в чем дело, я осторожнее был и во-время их подметил, так что они и сами еле ноги уволокли: я ведь, когда разъярюсь, то двум-трем, даже самым здоровым мужикам, запросто кости наломаю.
А на третий раз так оно и вышло: одного из нападавших сразу на тот свет отправил, остальные разбежались. Судили меня, но я, юридически выражаясь, находился в состоянии необходимой обороны. Так что только пару лет впаяли, и после еще несколько лет – под надзором полиции. С тоски пришлось рыбалкой заняться. А в тюряге, между прочим, достоверно узнал, что мне бы, как насильнику, грозило.И я почти что из любопытства, хотя пристрастия к мужикам не имею, несколько раз одного педика все же раком поставил. И, странное дело, я ведь никогда бы не подумал, что у меня на мужика встанет, но то ли с голодухи, то ли сама атмосфера такая... В общем-то я не пристрастился к этому делу, просто хотелось хотя бы на чужом опыте понять, что меня бы в таком случае ожидало. И, между прочим, говорят, что петухи эти к своему положению быстро привыкают. А куда денешься? Тут выбор небольшой: или смерть или жопа – и они, само собой, выбирают второе. Недаром их опущенными называют, потому что опускаться ниже уже некуда. А, может, и организм перестраивается, психологически привыкает к рабскому своему положению, а физиологически – даже получает от этого удовольствие. Недаром ученые говорят, что от рождения в каждом из нас заложено и мужское, и женское начала – все дело в пропорциях, а сам центр удовольствия находится, фактически в одном и том же месте – что у мужчины, что у женщины. Вот мужик и вспоминает про свое женское начало – ради спасения не только тела, но и души. Бабы почему-то не чувствуют унижения, когда их раком ставят, а мужик в этом отношении натура более чувствительная. И пока я мужик, а не баба и не педераст какой-то, я не дам кому-то своим задом распоряжаться. Кстати, может, и в нашей Хозяйке того самого мужского начала слишком много. Правда, только изнутри, в глубине натуры, так как по внешности Ее ничего подобного не скажешь: все женское, даже девичье, у Нее на виду, особенно глазки невинные и ямочки на щечках...
Ну, вот, представил Ее внешность – и сразу размечтался. Воображение взыграло. Ведь я только несколько месяцев назад как освободился, с женщинами вел себя очень осторожно, но при мысли о Ней я готов был всякую осторожность отбросить. Мне кажется, что Она больше психикой нас взяла, чем силой. Мужик не подготовлен к встрече даже с равной по силе бабой, а уж если она чуть-чуть его превосходит – тем более. Вдобавок, кто бы он ни был, он еще в какой мере, по физиологичекой природе – еще и джентльмен, то есть чуть-чуть с женщиной в подавки играет. Но тут у нас ситуация исключительная, такая, что не до джетльменства. Да я себя уважать перестану, если с какой-то девкой не справлюсь. Тем более, что нас – трое.
Но это уж точно: надо освобождаться. Мало ли чего Ей еще в голову взбредет! Да вдобавок и сообщников (или сообщниц) своих приведет, тогда поздно будет. Конечно, мы ослаблены и психически, и физически. Но и у нас есть козырь – внезапность нападения. Она уверовала в свое превосходство и в наше ничтожество и, по крайней мере, потеряла бдительность. Тут-то мы Ее и повяжем, и тут-то и начнется самое интересное. Я, конечно, пойду первым: пусть учатся. Она нам столько зла учинила, что любой пакости заслуживает. Или вот что: буду я джентльменом – не в отношении этой сучки, конечно, а в отношении своих товарищей. Они тоже, как видно, не терпят до тела Ее добраться. У мальчишки, гляжу, почти совсем не опускается, да и старикану нашему полезно напряжение снять – тоже, я вижу, с физиологией у него все в порядке. Так что уважу я их возраст, уступлю право «первой ночи». Но уж после доберусь до Ее девичьего тела! Она, судя по Ее поведению, истинного мужского достоинства еще не испробовала, а, может, и вообще девственница. Так что после моих друзей Ее только разберет – и тут я в самый необходимый момент! И сзади, и спереди, и со всех концов, и в любые отверстия...Распнем Ее на цепях, на крючьях, на ошейниках собачьих, на которых Она нас распинала и...
И вдруг – раз! – распахнулась дверь, и мы даже не успели отодвинуться друг от друга – так что Она сразу вычислила, чем мы тут занимаемся. И началось "справедливое" возмездие за грехи наши! С какой-то необычайно страшной силой схватила меня за волосы, подняла с пола и затылком – хрясь! – о кирпичную стену. Лежу на полу, сквозь мечущиеся в глазах искры и круги вижу, как Она совершает примерно то же и с остальными жертвами. После такого краткого вступления произносит целую тронную речь: мы, мол, отныне Ее рабы стопроцентные и должны до упаду вкалывать и служить Ей, – а за это Она, по доброте душевной, будет нас кормить (изредка) и избивать (почаще) – чтобы мы, как я понял, боялись Ее пуще смерти.
И в доказательство своих слов Она стальной своей ручкой сжимала мошонку каждого из нас по очереди – до тех пор, пока жертва с утробным мычанием не обрушивалась на землю. Не будь этих заткнутых в горло кляпов, мы орали бы не слабее стада диких слонов, – и, может быть, хоть от этого чуть полегче бы стало. Так мало Ей этого: переждав немного, чтобы мы пришли в себя, Она повторила эту пытку еще по разу. А ручки – как тиски столярные, даром что маленькие... И откуда в Ней что берется?! А мы еще думали с Ней втроем управиться! – это все равно, что против танка с кирпичом идти. Сейчас бы, наверное, нас уже и в живых не было...
И удалилась спокойненько. А мы, как повалились, скрючившись, в разных углах камеры, так больше даже и смотреть друг на друга не хотели. Что говорить, что смотреть?! Поняли, наконец, в какие ручки мы попали. Никакого просвета... Сейчас только бы отдышаться, ничего больше не надо – только покоя. Даже вечного...
Но Она-то нас в покое не оставила. Заявилась, Красавица, в одном халатике, и видно, что под ним – ничего лишнего. Подошла к мальчишке и что-то шепчет ему на ушко, нежно... Точно: неравнодушна Она к нему. Даже кляп вытащила и уже про любовь что-то слышно...
Вдруг Она как влепит ему, прямо по губам... И кровь полилась черной струей... вот тебе и любовь! Или он сказал не то, что надо? Потом, слышу, внушает ему, что он всего лишь раб Ее – ну, это и так давно уже ясно. Взяла за волосы, прижала лицом к полу. И тут – вот это недотрога! – так прямо и спрашивает его, не хочет ли он с Ней переспать. И даже халатик свой распахнула, под которым, точно, ничего, кроме ее голого тела, нету. И груди белые торчком – этот факт прежде всего в глаза бросается. Спрашивает, между тем, вполне конкретно: где, мол, они эту приятную операцию проделать могут – может, здесь прямо? Ну, что я вам говорил?
А паренек тем временем совсем очумел. "Да-да, – шепчет, – прямо здесь". И тут началась истерика! Сначала – бац! бац! – ему по щекам, без каратэ без всякого – и не кричит, а визжит, как баба обычная, только текст другой, пострашнее:
– Сейчас я тебя, быка вонючего, кастрирую!
Он еще сильнее вопит: – Не надо!
Вылетела Она из подвала и через минуту влетела с кусачками и каким-то еще инструментом, я не разглядел сначала, только блеснуло что-то. Парень со страху благим матом орет. И у меня мороз по коже: неужели в самом деле кастрирует?! Впрочем, чего удивительного? Разве знакома Ей жалость?..
Не понял я, с чего это Она вдруг круто повернулась к нашему старикану, подскочила к нему и – готов: лежит без памяти. Сейчас, думаю, до меня доберется... Нет, обошлось пока. А Она опять к мальчику вернулась. Он затих, не дышит. Я боюсь туда смотреть, но отвернуться – еще страшнее. Она ему рот раскрыла и туда что-то вставила. Потом – кусачки в рот – и вытащила оттуда язык, – я и не знал, что он такой длинный у человека, – и хвать скальпелем! Мне стало дурно, хотя я раньше никогда крови не боялся. Ну и чудовище же Она!
Что там Она еще делала – не знаю, но вдруг приближается ко мне со всеми своими инструментами, вынимает кляп из моего трясущегося рта и нежным своим голоском интересуется: не страшно, мол? А язык мой, хотя и целый, и свободный даже, совсем мне не подчиняется. Объял меня смертный ужас. Трясусь и ничего поделать с собой не могу. Самое ужасное как раз то, что передо мной не "нормальный" убийца, а девчоночка обычная: и личико Ее хорошенькое вижу, и две грудки под халатиком... Перед мужчиной не спасовал бы, особенно когда терять нечего: без рук, так хоть бы зубами ему в глотку вцепился. А тут – и руки, и ноги как ватные. Только в страшном сне бывает такое. Но это не сон, к несчастью: только что на моих глазах девчоночка эта творила такое, на что не каждый палач способен.
Спокойненько вышла и возвратилась почти сразу же. На ходу перчатки резиновые натягивает. И тут оцепенение мое прошло, страшно захотелось жить. Как побитый щенок, я пополз к Ее ногам, забыв про все на свете. Никакого стыда или унижения я уже не чувствовал, и только одно стучало в голове: жить, жить, жить... Слезы, про существование которых я уже давно позабыл, сначала по капле, а затем и целым потоком покатились вдруг на ту Ее ножку, которая светилась у моих глаз – такая гладенькая и загоре... И тут, от сокрушительного удара этой ножкой я опрокинулся набок, кровяным фонтаном из хрустнувшего носа – я это как-то успел заметить – оросив взметнувшийся краешек Ее халатика и, корчась, почувствовал под собой теплую, уютную влагу. Я сознавал, что валяюсь в луже крови, но мне уже было все равно. Так хорошо было умирать!..
Но откуда-то ударил в нос резкий запах мочи. И когда голова моя, в судорожных поисках последнего теплого приюта, переместилась в эту лужу, я вдруг отчетливо понял, что это не кровь, а моя собственная моча. И по этой моче меня таскали лицом, как нагадившего котенка...
А потом, пока я лежал, не смея шевельнуться, в своей собственной луже, Она перешла к старикану и не спеша издевалась над ним, сжимая в одной руке скальпель, а другой – звонко хлестая его по щекам и что-то добродушно приговаривая. И переполнявший меня необратимый ужас выходил через мочевой пузыри наружу, и лужа подо мной все увеличивалась и увеличивалась...
Но, пребывая почти в полном сознании, я отчетливо увидел, как старик вдруг плюнул своей мучительнице прямо в лицо! – и через долю секунды беззвучно повалился на пол от невидимого страшного удара. Я услыхал лишь, как что-то с металлическим звуком треснуло в его черепе. Опять все замутилось в моей голове, но, уже не отличая сон от яви, я бесстрастно наблюдал, как Она, истерически визжа, уродовала, ломала, кромсала давно уже бездыханное тело... Из этого состояния я очнулся, когда Она вновь, на сей раз в облегающем Ее плотную фигурку элегантном тренировочном костюмчике, вошла в подвал – и дикая, совершенно нереальная смесь сексуального желания и смертельного ужаса овладела всем моим существом...
Развязав мне руки, Она велела вынести труп старика из подвала, при этом была вся какая-то деловитая и сосредоточенная. Может быть, в глубине своей души Она раскаивалась в содеянном – убийство все-таки! – или же просто испугалась возможных последствий и хочет замести следы?
Я с громадным трудом взвалил труп на плечи и, обливаясь потом, протащил его метров 200-300 от ограды, а затем, суетливо и тупо выполняя команды, вырыл яму, сбросил в нее труп и засыпал землей. "Хорошо ему теперь!" – вот все, что я успел подумать...
На обратном пути я двигался как робот, продолжая механически исполнять команды: "Быстрее!", "Стоять!". "Пошел!"... Она шла чуть позади, отдавая команды тоже как-то безразлично, без обычного вдохновения.
И вдруг, другим голосом:
– Стоять! Лицом ко мне!
Я выполнил приказание и оказался менее, чем в полуметре от обтянутого спортивным костюмом жаркого девичьего тела. А на мне – и вовсе ничего. Ух!..
– Смотри мне в глаза! Боишься? Ты чего задумал? А-а... Вот оно что! Изнасиловать меня хочешь? Я маленькая, а ты вон какой здоровый!
От удара коленом в пах я согнулся и присел на корточки, поневоле прикрывая больное место руками.
– Ну-ка, вставай! Нечего притворяться! Я тебя еще не била по-настоящему. Стоять смирно!
А меня от боли страха неудержимо гнуло книзу. Нервы совершенно сдали, и из глаз лились беспомощные слезы.
– Ах ты, слюнтяй! Не хочешь стоять смирно? Тогда становись на карачки!
Я встал, как Она велела – и тут же гибкий прут остро врезался в мой зад. И так еще раз десять... Помахивая прутом, Она погнала меня по тропке, минут через пять развернула назад. Бежать приходилось в хорошем темпе, и я очень скоро совсем выдохся, то и дело спотыкаясь, ушибаясь лицом о неровности почвы и обильно орошая ее потом и кровью. Ноги и руки совершенно не слушались... Вряд ли Она меня пожалела, просто весь мой темп упал почти до нуля, и мне дозволено было идти дальше на двух ногах.
И вот мы вышли к бухте, где вчера только оставили лодку. Только вчера! А ведь, кажется, прошла уже вечность... Раб! Раб!..
Она заставила меня перетащить лодку в укромное место и уничтожить следы нашего вчерашнего прибытия. Все! Никаких следов... Мы и сами скоро исчезнем навеки, и никто об этом не узнает – так, как это случилось уже с одним из нас...
А потом... а потом я снова ползал по земле, щипал травку, изображая, к Ее великому восторгу, какую-то скотину – скорее всего, лошадку, потому что вскоре после "кормежки", усевшись верхом, Она погнала меня по тропке. Никаких сил уже не было, я опять разбил лицо о камни и больше уже не мог подняться, как Она меня ни "подбадривала". Зад мой превратился, наверное, в кровавое месиво, и Она, поняв тщету своих усилий, поставила меня на ноги. Ребенок? Просто жестокий ребенок, лишенный всякого эмоционального сочувствия, и мы для Нее – просто игрушки?!
Я снова в подвале, со связанными руками и ногами. На заду не удержаться – и я валюсь набок. Она приходит и уходит, говорит что-то ласковое мальчику, у которого отрезала язык, и он чего-то мычит в ответ. Она подходит ко мне со скальпелем в руках и подносит его к моей промежности. И улыбается...