Папа саркастически рассмеялся.
– И в кого ты, такой лирик, уродился? В нашем роде-племени таких, вроде, еще не было. С тобою нельзя спокойно говорить. Научную проблему ты заменяешь каким-то голословным морализаторством. Пойми меня правильно: Я не против морали вообще, но дай волю таким "гуманистам" как ты – и она превратится в тормоз технического прогресса.
– Спор о "физиках" и "лириках" не может решаться однозначно, – серьезно возразил папин брат. – Каждому свое. Но, получив с помощью твоей "игрушки" доступ к иным мирам, не окажемся ли мы в роли заурядных колонизаторов? Ведь сама уже идея о великой цивилизаторской – а, по сути, колонизаторской – миссии нашего рода несет такую опасность. И вот, с твоего ученого благословения, мы оказываемся буквально на расстоянии вытянутой руки от любого, самого отдаленного от нас мира. Пространства для нас больше не существует! Кто поручится за то, что однажды, протянув руку, мы не вторгнемся грубо в жизнь того или иного народа, даже не подозревающего о нашем существовании?
– Все это ерунда, – раздраженно сказал папа. – Мыслящее существо слишком заметно даже внешне отличается от неразумной твари, и я убежден, что встретившись однажды с братьями по разуму, мы никогда – будь они хоть о двух головах! – не спутаем их с окружающей фауной.
– Вот опять: как соберутся вместе – так и начинают спорить, – прошелестели в саду мамины голоса. – Шли бы лучше есть, проголодались, небось.
– Потерпим еще чуток – вдруг малыш наш свежей рыбки принесет – тогда и потрапезничаем. А-а, вот и он, легок на помине. Ну, сынок, поймал чего-нибудь?
– А как же! Специально для вас... Вы такого чуда не видели!
– Ой, ну и гадость! Выбрось сейчас же и вымой руки!
– Что ты, мама! Они же совсем чистенькие – прямо из папиного аппарата.
– Как?! Разве ты их не в речке поймал?
– Ну, откуда такие красавцы в нашем провинциальном болоте?! – смешно копируя папину манеру говорить, произнес папин сын. – Они совсем из другой галактики. Ты посмотри только, как они забавно раздвигают пасти – будто что-то говорят, а чего – не слышно.
– Я же просил тебя не трогать аппарат раньше официальных испытаний, – с оттенком гордости за папиного сына и за папин аппарат, мягко пожурил папа, – - Но если ты уж воспользовался им без разрешения, то мог бы поймать что-либо более подходящее. Что нам теперь с ними делать? Мама, как всегда, права: выбрось их и вымой руки.
– Ой, жалко выбрасывать! Давайте их попробуем, а? Мне кажется, что они все же съедобные. Папин брат, вы же специалист в этих делах...
– Я хоть и специалист, но с такими уродцами еще дела не имел. Прямо жуть какая-то...
– А мне они нравятся... Ну, проверьте!.. Ну, что вам стоит? – захныкал папин сын.
– И, в самом деле, разве тебе самому не интересно? – поддержал папа. Ведь никому их сейчас и не покажешь – сочтут за браконьерство. Выбрасывать, действительно, жалко, а вот на сковородку – в самый раз. И взгляни заодно: есть ли в них хоть какие-то признаки разума? Ты же у нас спорщик великий...
– М-м-да... Тут ты, пожалуй, прав: у рыбы вид и то умнее. Ладно, уговорили, проверим вашу добычу. Кое-какие инструменты у меня при себе имеются, – сдался папин брат, вытаскивая изо всех своих восемнадцати карманов какие-то коробочки, бутылочки, шприцы...
Папа следил за ним с искренним восхищением.
– Чистая работа! Не то, что мы, технари! Ты только поосторожней с ними, чтобы не издохли раньше времени. Свеженькие-то они повкусней будут...
– Не беспокойся, они еще послужат науке, – отшучивался папин брат – Ну как, готов жертвенный огонь? – обратился он к маме. – Или все же их в режиме малой головы испробуем?
– Еще чего! – возмутилась мама. – Они ж полусырыми будут – отравимся еще. Так ты все же считаешь, что их можно есть? – недоверчиво поворотилась она к папиному брату.
– И еще как! С гарантией! Приборы показывают, что должен быть изумительный вкус...
– Может быть вкус у них и изумительный, да вот вид отвратительный: какие-то совсем голые и розовые как черви, – ворчала мама, брезгливо хватая извивающиеся тельца, чтобы вывалять их в муке. – У глупой рыбы – и то две головы, а тут...
– Зато какая у них планета красивая, зеленая вся! – мечтательно отвечал сын. – А вода вся синяя-синяя! И ты бы видела, мама, как они забавно гонялись друг за другой около синей своей речки! И будто целовались... – он выдержал строгий мамин взгляд. – А я их – цап!
И он задумался, следя за ловкими мамиными движениями, любуясь, как она аккуратно укладывает его добычу на сковородку и как они трепещут там, смешно переплетаясь четырьмя своими конечностями. Ему даже стало немного жаль их, как будто бы они были разумными существами. Но он быстро перестал думать об этом, глядя на гибкие очертания мохнатого маминого тела, ловко орудующего всеми своими восемнадцатью щупальцами. Три огромных головы ее мерно покачивались из стороны в сторону, извергая на сковороду кровавые языки пламени, и целые снопы искр летели из ее разгорающихся глаз.
ОНА БЫЛА ОЧЕНЬ КРАСИВАЯ, ЕГО МАМА
(1973, Баш. АССР)