Паук, без сомнения, самое мерзкое и жуткое для меня создание. С ним, разве что, могут посоперничать в отвращении моем еще и тараканы, но паук все же как-то злей и коварней, а, главное, потенциально опаснее. Никогда не знаешь, что у него на уме. Может, паутина для него – тихое убежище от невзгод мира сего, а, может, и ловкая ловушка для несчастных его жертв. «Бывают ли добрые пауки»? – вот вопрос, который следовало бы поставить даже впереди гамлетовского «Быть или не быть?», ибо при встрече с оным существом от незамедлительного принятия того или иного решения зависит порой и сама жизнь. Ведь стоит только допустить, что пауки таковыми, то есть добрыми, бывают, то элементарно можешь оказаться в кровососущих его хоботках и сочленениях...
Соответственно таким было и мое первое впечатление о пауке, о котором я хочу рассказать. Вернее, даже не так. Если я вижу громадную, толстую, волосатую, многолапую омерзительную тварь где-нибудь на природе, то, несмотря на свое отвращение, я все же частью природы её и воспринимаю. Но такой же мерзостный обитатель дома человечьего, притаившийся в углу за портьерой или за печкой, опасный именно этой своей близостью, в моем восприятии еще и по особому, как-то сверхчеловечески гадок. Все это так. Но мой паучок, еще, видимо, не накушавшийся животной плоти и не напившийся ее крови, выглядел не то, что хищно, но, пожалуй, и жалко. Убить его, как это подсказывало мне мое мироощущение, я не решался. С другой стороны, каюсь, мне было интересно, как такой замухрышка может добывать себе на пропитание. Мне не было жалко его возможной глупой жертвы, комнатной мухи-цокотухи.
Целых несколько дней я вел наблюдение за волосатым моим «приятелем» и, наконец, увидел бьющуюся в паучьих сетях небольшую муху. Паука я сначала даже не заметил, и только наклонив голову как можно сильнее, разглядел его затаившимся а самом темном углу ажурно-замысловатой своей конструкции. Паук сосредоточенно и недвижно наблюдал за трепещущей от ужаса жертвой. Потом он так же внимательно взглянул на меня. Или мне показалось? Очевидно решив, что я не представляю для него в сей момент никакой опасности, паук осторожно двинулся к мухе. Он подполз к ней и внезапно нанес удар какой-то из своих конечностей, выпуская в жертву смертоносный паучий яд. Муха дернулась раз, еще раз, еще, еще... и застыла как мертвая, лишь чуть заметным дрожанием паутины выдавало вынужденное свое притворство. А паук быстренько отполз и опять забился в угол, на всякий случай опасаясь за собственную жизнь, которой могла угрожать предсмертная агония жертвы. И действительно, осторожность его не была излишней, ибо муха же вдруг бешено забилась, закрутилась, завертелась,... и снова затихла. Паук посмотрел на меня. Стараясь его не спугнуть, я полным отсутствием движения внешне выражал абсолютный нейтралитет. Ловко перебирая своими кривыми ногами, паук подбежал к мухе и, остановившись на полпути, неожиданно миролюбивым и приятным голосом произнес:
- Я ее люблю. Ты меня понимаешь?
- Нет, не понимаю, ибо зачем тогда ты убиваешь ее?
- Я не убиваю, я спасаю. Ты видишь, я заворачиваю это хрупкое тельце в нежную, зато очень прочную ткань, в которой она будет в полной безопасности ото всех ужасов этого мира. Ты же сам знаешь, как она доверчива и легкомысленна. Или ты мне не веришь? Не веришь, что я ее люблю?
- Конечно, все может быть, но...
Я замолк, вдруг осознав всю неестественность мирной моей беседы с этим маленьким чудовищем. Паук тем временем закончил пеленать муху и чуть отстранившись, нежно смотрел на нее, видимо любуясь, подобно художнику, нерукотворными результатами своего труда.
– Ну, вот... видишь,... - застенчивой скороговоркой пробормотал он, глубоко вздохнул от избытка чувств и замолчал, покачивая головой и придвигаясь поближе к мухе.
Согнувшись в коленях и приникнув к ней губами, паук горестно застонал, судорожно впитывая в себя тонкую материю своей любви... И хорошо было видно, как все более и более утончался мушиный кокон и все более и более утолщался паук. И, наконец, кокон совсем исхудал и повис на тоненькой паутинной ниточке, связывающей муху с вечностью. Теперь она была в полной безопасности, и я в немом восторге благодарил паука за ее спасение.
Паук весь затрясся, будто в оргазме и, развернувшись на 180 градусов, пошел прямо на меня. Красиво округлившееся тело щедро переливалось всеми цветами радуги, и крючковатые черные его лапы нежно скользили по тончайшим спиралям ускользающей моей памяти.
- Я люблю тебя, - сказал паук, тяжело нависая надо мной своей упругой и сладострастной плотью. И в глазах его блестели слезы...
2002 г, Санкт-Петербург