"Какова бы ни была природа страха перед террористами, она неотделима от восхищения, от того романтического, даже эротического очарования, которое эти люди имеют в глазах многих, особенно молодежи".
Эта девочка приглянулась мне еще с восьмого класса. И не только мне, многие наши ребята вздыхали по ней. Да что толку! Она уже и тогда была какая-то чересчур строгая, недоступная, видно, вся в своего папашу. Он вечно ходил надутый, как сыч, всегда чем-то недовольный. Она, конечно, совсем не такая – могла быть и веселой, и милой, но только попробуй подойди к Ней!.. И все это не от жеманства, а вполне искренне, от чувства собственного достоинства. А это, ясно, еще больше к ней привлекало. Но никто у Нее успеха не имел.
Сам я любил Ее по-особенному, больше, чем другие. Говорят, конечно, что так многим кажется – от юношеского эгоизма, но я все же считаю, что со мной было не так. Другие ребята любили о Ней потрепаться, хотя тоже с большим уважением: мол, девчонка – высший класс! А я никому про нее не говорил, любил Ее молча. Хотя Она, кажется, догадывалась – разве же такое скроешь!..
Потом еще говорили, будто Она берет уроки каратэ у частного тренера. Это было вполне похоже на правду, ибо Она всегда была очень спортивная и занималась уже многими видами спорта. Кроме всего прочего, если бы Она в каком-нибудь одном виде специализировалась, то обязательно испортила бы фигуру. Но в данном случае и говорить нечего: одно удовольствие было глядеть на Нее, особенно, когда идет. Да, насчет каратэ еще болтали, будто она даже своего тренера покалечила каким-то особым приемом, а еще избила до полусмерти одного хулигана, который к Ней на улице приставал. Но я в это не очень верил: ведь о каждом непохожем на всех других человеке люди любят посудачить, наговорить всяких сказок. Это и от зависти тоже. Для меня же Она была и без этих подвигов хороша, и мне даже от нее ничего не было нужно. Я знал, что она есть, я могу Ее иногда видеть – и мне хорошо. И хоть она не моя, но и не чья-нибудь тоже. Кто знает, может быть Она когда-нибудь мою бескорыстную любовь оценит, когда правду узнает. И, между прочим, когда в прошлом году Она заканчивала школу, я пошел к фотографу, который Ее снимал для выпускного альбома, и уговорил его продать мне одну Ее фотографию. Может, это и не очень честно, но зато теперь Она всегда со мной.
А затем, после окончания школы, я запутался со своими проблемами и не то, чтобы забыл о Ней, но как-то упустил на время из виду. Тогда ведь главная моя забота была – найти работу по душе. Наконец, нашел... Не буду об этом говорить, потому что к делу оно не относится.
Примерно тогда же я познакомился с одним толковым парнем. Он был, правда, значительно старше меня, но зато человек интересный. Судя по всему, огонь и воду прошел: он и матросом побывал в разных странах, и даже в тюрьме, говорят, отсидел – за драку, кажется. Но я на него не в претензии, а, главное, что человек он, видно, правильный и в жизни разбирается. Он, правда, моему отцу вначале не сильно понравился: что это, говорит, за гориллу ты в дом привел? А потом они с отцом за милую душу сошлись... Дело в том, что оба они – заядлые рыбаки. Разговорились однажды – ну, и пошло у них, поехало... Однажды и я, чуть только проблемы свои разрешил, напросился с ними попутешествовать. Отец давно уже поговаривал об одном островке, где можно будет на недельку уединиться. Надо только хорошо подготовиться, запастись всем необходимым для нашей робинзонады...
И вот сборы позади... На рассвете мы уже причалили к острову, не обнаруживавшему видимых признаков человеческого пребывания. Хотя ясно, что никакие мы не первопроходцы – цивилизация ведь совсем рядом. На катере бы вообще сюда – раз плюнуть, но уже третий год, как охраной природы всякие моторные средства были здесь запрещены, а грести сюда на веслах все же не так просто – разве что из спортивного интереса. Так что остров этот – на любителя. И тут же мне пришло в голову выражение: "Остров любви" – такой тихой, уединенной, романтической...
Короче, мы причалили, разожгли, как полагается, костер, перекусили. А потом я решил прогуляться по острову, впрочем, не решаясь с первого раза забредать слишком далеко. Поэтому минут через пятнадцать-двадцать я уже возвращался назад. Подходя к месту нашей стоянки, раздвинул кусты – и застыл от удивления. Отец с приятелем почему-то лежали на земле, а рядом с ними сидел на корточках еще один человек в странном белом одеянии. Я догадался, что это кимоно, костюм для японской борьбы. Потом только разглядел, что человек в белом – молодая девушка, которая зачем-то пытается связать руки за спиной моему отцу. Балуются они, что ли? А у приятеля руки уже связаны, да и ноги, кажется, тоже. Ну и шуточки!..
Вдруг девушка, что-то почуяв, хотя я и застыл на месте от изумления, оборотилась – и я узнал Ее, и в каком-то идиотском восторге, ничего еще не понимая, выкрикнул Ее имя. И тут же, с быстротой молнии, дикой кошкой Она бросилась на меня. Не пойму даже, что меня так напугало: то ли увиденная странная сцена, то ли сам Ее мгновенный бросок. Ведь просто так не мог же я Ее испугаться, ничего плохого с Ней не связывая, хотя в голове моей и мелькнула мысль о хозяйничающей на диком острове шайке пиратов. И Она – их главарь! Это вполне соответствовало моему о Ней романтическому представлению. И я побежал сначала не так от страха, а как бы вступая в игру по определенным правилам: ведь от пиратов безоружному человеку положено удирать.
Но во время бегства мне вдруг стало по-настоящему страшно: не играла же Она со взрослыми людьми, связывая им руки и ноги! И потом этот молниеносный звероподобный прыжок! Натуральная разъяренная тигрица, которой помешали терзать ее добычу... Перед глазами так и стоял хищный оскал Ее лица, которое я привык видеть таким красивым и нежным. Здесь же я увидел настоящего оборотня, мгновенно сменившего в моем воображении плюсы на минусы, что было еще пострашнее, чем увидеть "нормальных" разбойников.
Больше я уже ни о чем не думал. Мешали тяжелые болотные сапоги, но хруст сучьев за спиной гнал меня вперед. Может быть, за мной гонится уже целая шайка? В отчаянии я обернулся, успел увидеть Ее и что-то крикнуть. Но от удара чем-то очень твердым по шее я будто споткнулся о невидимое препятствие и повалился в кусты...
Сознание стало возвращаться ко мне вместе с пронизывающей тупой болью. Кто-то расположился прямо на моем животе, бесцеремонно втискиваясь в него тяжестью своего тела и одновременно невероятно болезненно давя пальцами за моими ушами. Или это еще сон? Раскалывалась от боли голова, хотелось раскрыть глаза, что-то понять, но на этот подвиг не было никаких сил. Боль, еще пуще прежней, перешла из тела прямо в мой мозг. Я закричал и открыл глаза... Я увидел Ее лицо!..Ее лицо, личико, голубенькие глазки, в которые все эти годы моей любви даже не решался заглянуть! – и вот они оказались прямо надо мной, беспощадно холодные и пустые. Тело Ее соприкасалось с моим в самом сокровенном месте, это было слишком нереально, потусторонне, и я старался уползти из-под Нее, бесконечно страшась и стыдясь Ее взгляда. Однако движение мое привело меня совсем к обратному, но закономерному эффекту, когда я голым телом своим терся о Ее тело и, пытаясь вырваться, только теснее прижимался к нему, сладострастно терся об него и, наконец, уже совершенно не сдерживаясь, дал волю своим постыдным телодвижениям... Извержение насупило очень быстро, так быстро, что Она, кажется, не успела этого заметить, во всяком случае, никак не отреагировав и не подав никакого вида, а, может, и приняв за безупешные попытки освободиться. Но у меня вместе с опустошением возникло какое-то полное отупение, внезапно сменившееся с новой адской болью.
Боль эта оказалась внизу живота, в яичках, но в этот момент она смешалась с вновь возродившимся стыдом и страхом. Не осознавая еще до конца происхождения этой боли, я закричал, будто в страшном сне, судорожно пытаясь освободить больное место от цепких клешней. Клешни, наконец, смилостивились, отпустили меня и, хотя боль не исчезла, но зато полностью возвратилось сознание. Так, значит, вот кто, обнажив меня, своей собственной ручкой причиняет мне эту адскую боль! Я застонал, готовый провалиться сквозь землю, но тут Она привычным, отработанным движением ухватив меня за волосы, заставила приподняться во весь рост. Оказалось, что я не совсем голый, но брюки и трусы спущены до самого низа. Это было почему-то еще стыднее, и я перестал уже думать обо всем, кроме одного – прикрыть перед Ней свой стыд. Связанные за спиной руки не давали мне такой возможности, и я безрассудно наклонялся всем телом вперед, пытаясь укрыть от Ее взора свое естество. Но мне еще надо было куда-то идти, туда, куда меня вели, и при каждом наклоне я получал сильнейший удар ногой под зад. В тяжелом, густом тумане я делал по несколько мелких шагов – и вновь кланялся лицом чуть ли не до самой земли.
Так продолжалось целую вечность. Но вот и злосчастное место на берегу. Сквозь заливающий глаза пот я разглядел своего приятеля, который вертелся по земле со связанными руками и ногами, в то время, как мой отец, руки которого Она, должно быть, не успела связать до конца, освободил их полностью и теперь пытался помочь своему товарищу. Увидав нашу пару, отец с жуткой руганью, сжав кулаки, бросился на Нее, забыв, видимо, про связанные ноги. Сделав несколько семенящих шажков, он со всего маху свалился на землю. Мне стало за него еще страшнее, чем за себя. "Папа! Папа!" – закричал я, чуть не плача. Она же, со злобно перекосившимся лицом, приблизилась ко мне и двумя сильными рывками – от чего я тут же свалился навзничь – содрала все с моих ног, разорвала и засунула кислую тряпку прямо в мой раскрытый от ужаса рот так глубоко, что я сразу стал задыхаться. Но я еще успел заметить, как отец снова бросился на Нее, почти тут же, как подрубленный, повалившись на черный, перемешанный с галькой, песок...
Дальше, сквозь пот и слезы, я уже почти ничего не видел и не понимал, помню только, что валялся на берегу лицом вниз, и на спину мою нагружали какую-то тяжесть, потом меня за волосы поднимали с земли, что было очень больно и тяжело, так как помочь себе руками я не мог. А тяжесть за спиной давила и прижимала книзу, к земле, в которую я упирался лбом в тщетных попытках встать на ноги, освободиться от Ее страшной "помощи".
Но я все же поднялся первым и стал свидетелем жуткой в своей нелепости картины. Отец с приятелем стояли на четвереньках, изогнув спины под тяжестью рюкзаков и отставив голые волосатые зады. Брюк, естественно, на них не было, одни только задравшиеся над задами куртки; изо ртов, как и у меня, торчали какие-то грязные тряпки и глупо раскачивались, пытаясь укрыться в высокой траве, их бесполезные мужские гениталии. И я к ужасу и стыду своему я смотрел на них Ее глазами, глазами женщины, поневоле сравнивая и будто примеряя их на Себе...
Злобным рывком за волосы Она поставила приятеля на ноги; видно было, как перекосилось от боли его лицо. Потом Она шагнула к отцу. Волос на голове у него почти не было, и Она, сатанински улыбаясь, стала, выкручивая, тянуть кверху его ухо. Отец мычал от боли, но приподняться не мог; тогда Она несколько раз подряд ударила его ладонью снизу по наклоненному к земле лицу, вытерла окровавленную ладонь о его куртку и ухватилась теперь уже за оба уха.
Когда мы все, наконец, встали, Она повернула нас в затылок друг к другу и, обмотав веревочной петлей наши шеи, стянула всех в единой связке, в которой мне выпала честь быть первым. Я не успел заметить, как она скинула свое кимоно, но вдруг меня ослепило Ее голое тело. Не знаю, зачем Она это сделала, но сердце мое бешено заколотилось, задрожали слабеющие колени и томительно заныло внизу живота. Ухватив за поводок, Она с силой потянула его на себя. Я поневоле шагнул вперед, и петля, наброшенная на шею идущему за мной, натянулась, преодолевая сопротивление его тяжелого тела. Горло сдавило так, что на глазах выступили слезы. Потом, по ходу, петля немного ослабла, но то и дело давала себя знать. Так начался наш страшный путь...
Странная, чудовищная процессия! Прямо передо мной, метрах в полутора, маячило Ее прекрасное, загорелое, почти не знавшее купальника, тело. Лишь чуть-чуть, в известных местах, просматривались узенькие светлые полоски, от которых я не в силах был оторвать глаз, испытывая сладострастную боль, тоску и муку. Понимала ли Она это? Догадывалась ли вообще о моей любви? Ведь даже ужасное превращение богини в дьяволицу не смогло разрушить моего чувства. Пожалуй, наоборот, превратило его почти в сплошное желание. Противоестественная обнаженность моя превращалась в жуткую, требующую постояного разрешения, сладострастную пытку. И что угодно я сделал бы ради Нее...
Легко покачивались на ходу плотные, с заметно крутизной бедра. При каждой неровности дороги, напряжении Ее руки с поводком, проступали мягкие рельефы замаскированных под гладкой кожей мышц. Иногда, когда она оборачивалась, я встречал Ее чуть насмешливый и, как мне однажды показалось, любопытствующий и кокетливый взгляд: ну, как, мол, нравится? И тогда я вновь начинал задыхаться, судорожно пульсировало под петлей горло, слезы любви и обиды наворачивались на глаза, дрожали и подгибались ноги... Однажды они не выдержали, и я упал на колени, едва удержав на плечах свой груз. Я почувствовал, что тот, кто был позади, чуть не повалился на меня, но все же как-то удержался на ногах. Зато связывающая нас часть веревки резко натянулась, мертвой хваткой впившись в горло. А Она, оборотившись, с поворотом, концом веревки хлестанула меня по лицу. Содрогнувшись от острой боли и пытаясь защитить лицо от новых ударов, я наклонился и рухнул ниц. Тут же сверху грохнулось на меня чье-то тяжелое тело, а затем и еще одно. Я почувствовал, что голова того, кто был за мной, мучительно вращается, сопит, уткнувшись носом в мои ягодицы, в то время, как мои ноги придавлены грузом двух тел и двух рюкзаков...
Слышно было, как Она безостановочно хлещет кого-то лежащего наверху образовавшейся кучи-малы, сгоняя на нем свою злость, но никоим образом не помогая этим подняться. Отведя душу, Она, видимо, все же помогла верхним – своим обычным способом. Когда очередь дошла до меня, Она просто потянула за привязь вперед и вверх, приподняв меня для начала на колени. И вдруг, по-девичьи лукаво – так, что округлились ямочки на Ее нежных щечках, а у меня так и захлестнуло сердце, – участливо спросила:
– Что же ты меня подвел? Я думала, что ты у нас самый крепкий. Или зрелище не по тебе? Разве я тебе не нравлюсь?
Как ни в чем ни бывало, Она игриво повернулась два раза вокруг себя, дразня бедрами и чуть-чуть колыхая полными упругими грудками. Прямо у глаз моих торчали нежно-розовые стрелочки сосков.
– Видишь, какая я? А вот ты оказался слабаком. Давай теперь попробуем по-другому. Хорошо?
Невыносимо близкими были Ее бедра, Ее нежный голосок, прикосновение мягких ручек, в то время, как мои руки, только что освобожденные по Ее воле от пут, бессильно повисли вдоль тела.
– Так лучше?
Я благодарно-заискивающе закивал головой.
– Ну, если тебе так нравится, то так и пойдем.
Только по едва заметной интонации можно было заметить всю глубину слегка кокетливого, изощренного Ее коварства. Привязь мгновенно натянулась, и я еле успел при падении выставить перед собой руки. И тут же, прямо в мои ягодицы уткнулась чья-то голова. Веревка в Ее руках тащила меня вперед, и мне ничего не оставалось, как ползти на четвереньках. Но у ползущего позади руки по-прежнему были связаны за спиной, и, чтобы не растянуться, он удерживал свою голову на моих ягодицах. Так же, наверное, вынужден был поступать и тот, кто полз замыкающим.
Она, кажется, и сама не ожидала такого эффекта, потому что зрелище трех ползущих, упирающихся носами в голые зады друг друга мужиков, привели Ее в неописуемый восторг. Она поминутно оглядывалась и заливалась неудержимым смехом.
– Ой, не могу! Мальчики, как красиво у вас получается! Настоящий верблюд с тремя горбами... Ну, вы и артисты! Только побыстрее, мальчики, а то я на вас рассержусь и сделаю бо-бо!
Но руки уже не держали меня. Голова позади ползущего то и дело, соскальзывала со своей опоры, он суетливо пытался сохранить равновесие – и тогда петля давила мне горло, соленый пот разъедал глаза, острые сучья впивались в ладони...
Вдруг смех Ее оборвался на самой высокой ноте.
– Ну, долго вы намерены дурака валять? Или вы издеваетесь надо мной? А все ты, бунтовщик! Почему ты не хочешь слушать свою Хозяйку? Мальчикам тяжелее, чем тебе – они без рук ползут, как настоящие разведчики. Посмотри, как они стараются, лишь бы только доставить мне удовольствие. Я тебя быстро отучу бунтовать – будешь у меня как миленький... А ну, распрямись! Руки я для чего тебе развязала?! Встать!
От первого удара веревкой по животу меня намного защитила короткая кожаная куртка.
– Будешь бунтовать?! Будешь?! – и нанесла мне еще один хлесткий удар в самый низ живота, хотя и не попав в наиболее уязвимое место.
Оттянув за волосы мою голову назад, Она продолжала наносить зверские удары по обнажившемуся животу, в то время, как я рефлективно пытался перехватить извивающееся во всевозможных направлениях орудие пытки.
– Ах, опять за свое? Бунтовать?! Руки назад! Кому сказала?
Снова связав мои руки за спиной, Она до упора, до хруста в шейных позвонках оттянула назад мою голову. Жутко взвизгнула веревка. Конец! – пронеслось в голове.
Но рука Ее мягко опустилась на мой живот, нежно прошлась по нему сверху донизу.
– Дурачок! Ты же мужчина... Я ведь только пошутила, а ты уже испугался. Быстренько становись на ножки и пойдем. Я уже домой хочу. А ты... хочешь? – почти прошептала у самого лица. – Тогда давай твое ушко – я тебе помогу.
Медленно, почти теряя сознание от волшебного запаха Ее чуть припотевшего тела, я поднялся на ноги и шагнул следом за Ней. Какая девушка!!!