Я не решусь утверждать, что внимание всех русскоязычных граждан приковано к "процессу века", хотя какой никакой интерес, достаточный, впрочем, чтобы составить собственное мнение, наши граждане все же проявляют. Иные, подоверчивее, путая вердикт с истиной, с нетерпением ожидают веского слова жюри. Увы, эта некомпетентная во всех отношениях "высшая инстанция", как видим, морально еще не готова к столь ответственной миссии. Как говорится: а судьи кто? Зато судьи "в законе", профессионалы-юристы перед ними прямо-таки из кожи вон лезут, напоминая другую известную поговорку – о метании бисера… Одну из сторон такое положение наверняка устраивает.
Посмотрим на дело даже не с профессиональной, а с житейской позиции здравого смысла – и мы увидим, что события, происходящие в зале суда, именно здравого смысла и лишены: беспрестанно тусуются "народные заседатели'', вместо подозреваемого допрашиваются почему-то полицейские и следователи; обвиняемый в двойном убийстве сидит с видом почетного гостя, а абсолютно ясное с человеческой точки зрения дело буквально на глазах превращается в загадку гробницы Тутанхамона (аберрация здравого смысла отразилась в нравственной драме чернокожего прокурора Дардена, вера которого в американскую систему правосудия испытала тяжкое потрясение. "Все юридические процедуры в этом деле несовершенны, - заявил Дарден. - Я бы не хотел, чтобы мою работу на юридическом поприще запомнили по этому процессу".
Итак, совершенное год назад убийство, необычное по своей жестокости и по составу действующих лиц, юридически, по всем канонам, было типичным убийством из ревности. Мотив преступления – одно из основных доказательств в делах такого рода – стал ясен полиции и сыщикам как только они увидели страшную картину убийства (кстати, легко теперь адвокатам выискивать десятки мелочных процедурных нарушений у расследователей – когда даже показ фотоснимков способен вызвать у людей полуобморочное состояние, а полиция – тоже люди) и получили информацию о неоднократных избиениях и угрозах убийством Николь со стороны ее бывшего мужа. Вскоре, однако, были получены и вещественные доказательства: найденные порознь у дома Николь и у дома О’Джея дорогие, купленные в специальном магазине кожаные перчатки как раз симпсоновского размера (по утверждениям адвокатов, большие руки их клиента настолько больные, что ими просто невозможно было совершить убийство – по состоянию здоровья, хотя по другой их версии, ими можно было в то же время играть в теннис; сам же теннисист, однако, сказал заждавшемуся его водителю лимузина, что он проспал); кровавые пятна внутри и снаружи симпсоновского "Бронко"; кровавый след в холле... Против таких свидетельств могло устоять только соответствующее "железное" алиби, каковым, надо полагать, и пытался заручиться Симпсон отлетом в Чикаго; но, не будучи в этих делах профессионалом, во-первых, наследил больше меры, а во-вторых, не учел того, что в серьезных, делах счет ведется не на дни и ночи, а на часы и минуты. Вот тогда-то адвокатам и понадобились свидетели типа Розы Лопес. Единственный ее аргумент, будто бы она видела автомобиль Симпсона неподвижно простоявшим всю ночь у его дома, был именно железно опровергнут показаниями водителя лимузина, нашедшего искомый адрес по надписи на обочине, как раз в том месте, где по описаниям Розы будто бы стоял в это самое время отнюдь не прозрачный симпсоновский "Бронко''. Не зная обстоятельств дела, водитель не мог придумать такую деталь – так же как, впрочем, и другую: за минуту до того, как знакомый ему по телетрансляциям голос футбольной звезды отозвался, наконец, на его сигналы и звонки в двери, он видел быстро входившего с улицы в дом темнокожего гражданина, комплекцией сходного с Симпсоном – и тут же в окнах зажегся свет...
Алиби терпело решительное поражение. Лжесвидетельница Лопес, разоблаченная, вдобавок, и своей подругой, которую она, с подачи адвокатов, тоже пыталась втянуть, в эту пятитысячедолларовую авантюру (если такие серьезные люди дают 5000 за небольшое выступление, то почему бы и не подзаработать бедным, неграмотным женщинам? И я их не осуждаю; иное дело – чересчур грамотные и ничем не брезгующие адвокаты), перепугавшись, попыталась вовремя смыться, но, слава Богу, не совсем удачно. Спасла ее только "плохая память", из-за которой она более ста раз сказала "донт ремембе", учитывая, видимо, длительные увещевания адвокатов "говорить только правду" (так она сама ответила на вопрос, о чем с ней в течение семи (!) часов беседовали защитники Симпсона). Сказав всю "правду", Роза Лопес благополучно уехала туда, откуда приехала, - а всем прочим повезло гораздо меньше. Разработанная адвокатами стратегия перехода от защиты к нападению неминуемо вела к затяжному конфликту – впрочем, экономически тоже для них очень полезному. Ведущая идея наших "нападающих защитников" восходила еще к древнему принципу подвергать все сомнению. Действительно, с чего это разъяренная фурия (прокурорща) набросилась вдруг на бедного парня с больными руками, не расследовав предварительно очень важную версию колумбийской наркомафии? А не по ее ли еще наущению закоренелый расист Фурман подсунул окровавленные перчатки святому мистеру Симпсону, которого еще его жена-шлюха (здоровая, видно, была баба – не чета стокилограммовому слабаку О Джею!), случалось, поколачивала, спутавшись с этим самым расистом? Короче, все они – одна шайка...
Будь я на месте Шапиро, то перед лицом множества неопровержимых улик предпочел бы учитываемое следствием полное и чистосердечное признание своего подзащитного, совершившего преступление в состоянии аффекта – тем более, что так, скорее всего, и было. Но Шапиро был не такой дурак и понимал, что даже полное раскаяние может не перевесить тяжести двойного убийства с особой жестокостью. Поэтому адвокаты, очень не желающие проигрывать, предпочли путь полного отрицания какого бы то ни было участия Симпсона в убийстве, но, не имея никаких реальных фактов в его защиту, взяли курс на дискредитацию следствия, причем сразу по двум направлениям: 1) профессиональная некомпетентность; 2) умышленная фальсификация улик (кстати, осталось незамеченным и то обстоятельство, что эти два положения в значительной мере противоречат друг другу, ибо предполагаемая фальсификация потребовала бы как раз очень высокой компетентности).
Вот эта вторая линия, начавшись с частного обвинения детектива Фурмана в расовой подоплеке его антисимпсоновской провокации, переросла шаг за шагом в целую "теорию заговора". "Теория" – это звучит сильно, но какие же факты ее подтверждают? Абсолютно никакие! Адвокаты просто выдвигали то или иное голословное обвинение в адрес полицейских, криминалистов или сыщиков, не защищенных – в отличие от обвиняемого – презумпцией невиновности (нельзя до решения суда назвать обвиняемого Симпсона преступником, хотя против него имеется масса улик, а вот свидетеля обвинения детектива Фурмана – можно: пусть сам и оправдывается). Тут обвинение столкнулось с невиданной доселе – а потому и не подстрахованной законом – ситуацией: голословной умышленной компрометацией (я бы добавил: в корыстных целях) органов правопорядка. Это своеобразный шедевр демократии: кого собственно, судят?! Под перекрестным допросом все, кроме, разумеется, Симпсона (но, возможно, процесс тем и интересен: своей перевёрнутой, как в театре абсурда, логикой).
Хотя истина и существует сама по себе (одно из двух: убивал или не убивал), но либеральный суд подменил абсолютность истины относительностью оценки: виновен – не виновен, - а это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Такая двойственность допустима лишь тогда, когда не хватает объективных данных и приходится полагаться на мудрость доброго жюри. ("Истина не требует доказательств, ей нужно только ваше cepдце", - говорит индийский мудрец Ошо. Ах, если бы так!). В нашем же случае таких данных предостаточно, хотя адвокаты делают все возможное и невозможное, чтобы снизить их объективную ценность.
Дело в том, что расследователи, даже допуская естественные в любом деле погрешности, поработали как раз очень хорошо, собрав массу улик и именно этим вынудив защиту цепляться к мелочам и создавая там, где ей надо, из мухи слона. Такое безобразие было бы невозможно, если бы шел профессиональный спор между защитой и обвинением; здесь же обе стороны работают на жюри – и роль играют второстепенные – психологические, а не первостепенные – следственные – факторы. Для того, чтобы со всей ответственностью сказать: “Да, виновен”, человеку требуется 100-процентная уверенность, но достаточно и одного процента сомнения, чтобы по самым гуманным соображениям сказать “нет”. А сомнение ведь очень нетрудно вызвать: кто-то еще с молоком матери впитал неприязнь к полиции; кто-то не знал, не знал – да и подзабыл генетическую теорию или теорию вероятностей; одни предпочитают белое, другие – черное…
В “нашем” жюри сейчас подавляющий перевес негров и, зная взгляды этой этнической группы, результаты нетрудно предсказать. Так что, похоже, требующийся один процент сомнения – а с ним и вердикт о невиновности – адвокатам гарантирован. Один из главных козырей адвокатской команды, сыгравшей расовой картой, является угроза нового “черного” бунта, рекрутирующая на сторону защиты и представителей белого населения. Конечно же, адвокаты бунта не хотят, но своими инсинуациями они уже подогрели соответствующие чувства, самым безобидным следствием чего и является чехарда в жюри, необходимость заигрывать перед черным меньшинством в убыток истине. По-моему, если и был в деле Симпсона расовый фактор, то, боюсь, не с той стороны, откуда его усмотрели Шапиро и К’: убиты два белых человека, причем убиты зверски; предполагаемый же убийцы – черный; учитывая настроения афроамериканцев, мог здесь сыграть расовый момент или нет? За все это доблестным защитникам Симпсона, в случае чего, никто спасибо не скажет – но ведь они и трудятся не за спасибо… Поэтому, например, третируя десятки уличающих их клиента свидетельств, защита ухватилась за одну сомнительную – с их точки зрения – частицу крови под ногтем у Николь. Но эта улика как раз указывает на добросовестность обвинительной стороны: ведь не было ничего проще для “заговорщиков”, кропящих кровью носки, перчатки, ворота, автомобили и холлы, взять да изъять с самого начала портящую весь их дьявольский сценарий частицу. А уж если как-то ее проглядели, то почему бы не заявить, по примеру своих оппонентов, что ее сфальсифицировали эксперты защиты? – и пусть теперь защитники защищаются.
Люди попроще клюют на любую таинственную “теорию”, людей поумнее привлекает занимательная игра ума, которую навязывают адвокаты. Но ведь любая игра должна вестись по правилам, соблюдаемым обеими сторонами, иначе это уже не игра, а жульничество – вот этот момент, как мне кажется, ускользает от некоторых “объективных” (как им кажется) наблюдателей. И все же в глубине души разумные люди знают истину – прав индийский мудрец Ошо! Ибо ведь ни “коррумпированные копы”, ни дотошные журналисты – никто и не думает искать другого убийцу. Так что игра продолжается. Жаль только, что мы так и не увидели в действии такого интересного “игрока”, как свидетельницу защиты Мэри Анн Герчас, “видевшую” в ночь убийства целых четырех (а чего мелочиться?) мужчин у дома Николь. Сейчас эта “всевидящая” дама, даже своему адвокату умудрившаяся выписать необеспеченный чек, уже в 35-й раз привлекается к ответственности за мошенничество и ложь! Хорошо бы выглядели защитники с такой “свидетельницей”! А, может, и впрямь хорошо, потому что уж кто-кто, а они уж человеческую психологию знают… И, значит, опять “заговорщики”: полицейские, сыщик, криминалисты, медики… Как интересно! Хотя все эти песни и не из одной оперы, но что-то есть общее. В мозгах человеческих, что ли?
Альманах «Панорама», Лос-Анджелес
28 июня 1995 г.