Нет ничего легче, чем рассказать о работе таксиста: и работа несложная, и историй – хоть отбавляй. Некоторая проблема возникает лишь в том, как эти истории перевести на бумагу. Можно, конечно, прихватив диктофон, отправиться на ту или иную стоянку такси – лучше всего в аэропорт – и потом дома только перене6сти в компьютер. Но, уверяю, так ничего у вас не получится. Первая и очевидная причина: половину текста займут выражения, которые употребляются, как говорится, для связки слов – их называют еще неформальной лексикой; в таком понимании любой таксист – неформалист. Первое время, когда я бывал в аэропорту (точнее, в паркинге для такси у аэропорта, где вмещается штук 200 машин, ожидающих очереди), так у меня появлялось в голове ощущение, скажем так – неформального тумана, время от времени чуть приглушаемого грохотом приземляющихся лайнеров. Отрадно, однако, что все это была все же родная русская речь, правда, в основном с одесским или бобруйским акцентом (представители иных стран и народов, которых тоже хватает среди таксистской братии, почему-то не так заметны).
Но вот в Нью-Йорке один парень, не будучи Бабелем, все же неплохо описал своих «желтых королей»: книга, кажется, стала даже бестселлером – и вполне справедливо. Так ведь то Нью-Йорк – столица мира, другие масштабы… Я имею в виду, конечно, масштабы не пространственные, хотя и не духовные тоже. Но если прав тот философ который обозвал американца «одномерным человеком», то любой таксист выше американца, по крайней мере, на одно измерение. Посмотрите только на двухмерную карту Лос-Анджелеса, а точнее – на ту толстенную книгу, которая зовется Томас Гайдом. Теперь представьте, что этот талмуд каким-то образом размещается в мозгу таксиста!…
Помню, только еще начинал свою таксистскую карьеру, садится старушка на Фармерс Маркете и спокойненько так, по-американски, объявляет: Лас-Вегас! У меня внутри все, что могло, затряслось, пытаюсь воссоздать в своем мозгу соответствующую схему фривеев – ничего не припоминается. В конце концов и машине передалось мое волнение: она сначала дернулась, отъехала метра три, потом застряла, потом заглохла… Дверью хлопнула старушка и исчезла навсегда. А мне даже легче стало: черт с ним, с Лас-Вегасом, с эти несчастными тремя-четырьмя сотнями долларов, я спокойно жить хочу… Даже и теперь, со всем своим опытом, если скажут: Лас-Вегас! – откажусь, не поеду. Правда, никто и не предлагает…
И, кстати, уже долгое время спустя, наслушавшись американского произношения, понял: не «Лас-Вегас» сказала старушка, а «Лас-Филас» - что для таксиста, ловящего свое счастье на Фармерс-Маркете, тоже неплохо. Долларов пятнадцать наберется. Эх, дурак, упустил свое счастье! Ну, да ладно, о счастье потом…
Специфика лос-анджелесского такси (в отличие, например, от Нью-Йорка) в том, что в подавляющем большинстве таксисты работают на стендах или в какой-то зоне, где становятся в живую или радиоочередь. Флагуют (голосуют) тут не часто, поэтому приходится стоять (сидя – что в летнюю пору тоже не очень уютно, случаются даже тепловые удары) и ждать. Так что динамики тут, пожалуй, поменьше, чем в Нью-Йорке, да и безопасней немного – в смысле риска ограблений, хотя полностью от них, понятно, никто и нигде не застрахован. Однажды из отеля «Рузвельт», что на Голливуде, вышел человек, взял такси, поехал туда, где на горе виднеются большие буквы «HOLLYWOOD», там под угрозой пистолета загнал таксиста в багажник, сам сел за руль и куда-то поехал. Где-то подсадил женщину, ограбил ее (это все таксист слышал из своего «гнездышка»), потом подобрал каких-то парней, с ними возникла драка… Потом остановил машину и ушел, а таксисту с помощью каких-то имевшихся в багажнике инструментов выбраться из своей тюрьмы на колесах. Приятного мало, но могло быть и хуже…
Несомненно, такие случаи (и рассказы о них) вносят разнообразие в рутинную таксистскую жизнь. Впрочем, она, жизнь эта, и без особых приключений бывает достаточно интересной. Интерес в нее ведь могут вносить и самые обычные трех-пятидолларовые бабушки. В России, бывало, нам приходилось терпеть хамство со стороны обслуги (хотя слухи об этом сильно преувеличены – то ли для отпугивания иностранцев, то ли просто красивого слова ради). Здесь же, в цитадели капитала, где клиент всегда прав – причем чувством собственной правоты он обладает с момента рождения – ситуация обратная. И хотя прямое хамство бывает исключительно редко (цивилизация все-таки!), но капризная требовательность, граничащая с оскорблением – явление нередкое. И ужасно то, что и не пикнешь… Как-то я обнаружил за собой странное свойство: помогая пассажиру, не только излишне суетился, но и, суетясь, как бы кланялся перед ним, прямо в спине ощущая этот свой книксен. Понаблюдал за другими: не всегда и не у всех, но тенденция эта зримо просматривается. Вспоминается шукшинская «Калина красная», когда Егор Прокудин отказывается возить председателя – именно потому, что почувствовал в себе это рабское чувство, холуйский полупоклон. А нам-то, на таких фильмах воспитанных, здесь куда деться? Ведь, что бы о нас не говорили, но с первого класса выдавливали мы из себя раба: «Мы – не рабы. Рабы – не мы». Вот и запало в голову... и потому иногда, чем в России человек был значительней, тем тут он суетливей и угодливей – ибо некуда деться…
Так вот, я говорил об «оживляже» (есть и такое слово, во всяком случае в нем еще «Русью пахнет» - в отличие, например, от русифицированного английского глагола «муваться», то есть двигаться – от слова move), вносимом в таксерскую тишь да гладь только какими-то там чрезвычайными происшествиями, но и рутинными подчас поездками. Иной клиент, уважительно именуемый в Штатах кастомером, так тебя доведет, что руки и ноги начинают дрожать – убил бы! –и с тоской вспоминаешь о старых русских традициях. Но оботрешься (изнутри), скажешь сенкью – и гонишь дальше. Но вообще-то разные бабушки-старушки вносят свой заметный вклад в таксистский заработок (не потому, правда, что они такие щедрые, а потому что их много) – и потому на них грех роптать. Тем более, что не они, а наши черные братья и сестры создают таксистам наибольшие «траблс» (беспокойства) могут не заплатить, а могут и еще чего-то похуже. Но последнее случается не так часто, а обычно просто не любят иные типы давать «типы», то есть чаевые, на которых, между прочим, держится чуть не вся американская система обслуживания, а таксистская – в первую очередь. возможно, это не жадность, а лишь специфическая форма социально-расового протеста. А на втором месте среди борцов против типовой несправедливости стоят – по мненью многих судей, решительных и строгих – некоторые сильно религиозные клиенты в черных одеяниях. Не хочу их всех оскорблять, ибо и среди них попадаются, как известно, очень приличные люди, - но вот пример. Один из этих (с супругой) едет в известный госпиталь Седар Синай. Счетчик набивает 4. 90. вот мой кастомер меня и спрашивает: знаю ли, мол, я, кто такой ребе. Знаю, говорю. А знаю ли я, что такое мицва? Тоже знаю. Ну, так вот он и есть ребе. Ага, догадываюсь я, сейчас мне этот, который в шляпе, сделает мицву (как я понимаю, мицва – это доброе дело, тот же «тип», но Божественного назначения). И тогда он преподносит мне вместо честно заслуженных как минимум 5 долларов аж 4 купона, которые правительство выдает старикам и инвалидам, и с которых у нас еще потом высчитывают 10 процентов – то есть, считай – 3.60. Таким образом не он, а я сотворил богоугодное дело, мицву, каковая – в данном случае – получилась как бы «тип» наоборот. И если это действительно на алтарь Бога – то, ей Богу, не жалко…
Но что это все об американцах да американцах! Надо же сказать пару слов и не об них. Так вот: самый лучший неамериканец - в системе отсчета таксиста – японец. Ну, все при них: и культурные, и богатые, и вежливые… А уж обходительные какие! Ты его хоть вокруг всего Лос-Анджелеса обвези – и никакого ни мата, фака - одни сэнкью да поклоны от избытка благодарности! Вот что значит здоровая традиция! А уж про оплату и говорить нечего. Один наш коллега, бывший завмаг при Советах, рассказывал, как японцы в даун-тауне (центре города) попросили его отвезти их в ближайший ресторан. Японцев? В ближайший?!.. он страшно расстроился, но не растерялся – сказалась прежняя квалификация. По ходу поездки разъяснил непонятливым туземцам, что они в очень опасном районе, публика в основном темнокожая: пошаливает да постреливает. Проезжая мимо группы безобидных бездомных заорал: «Ложись! Стреляют!» Японцы мгновенно залегли за свои сиденья и перестали дышать. Через некоторое время он им сообщает, что, мол, слава Богу, обошлось – проскочили, кажется… Так, в какой, мол, вам ресторан, ребята? Беверли Хиллс, кстати, не так уж далеко, всего минут двадцать по фривею… И он поимел свои кровные, плюс, само собой, и то, что положено за спасение трех душ человеческих.
К вопросу о клиентах, как ни странно, примыкает сугубо философский вопрос о свободе личности. То есть пока таксист везет своего пассажира – он самый несвободный человек на свете, когда отвез – самый свободный. В первом случае – всегда какое-то беспокойство на душе, во втором – как крылья за спиной (если еще и заработал более или менее). Так что если бы не пассажиры, таксистская служба была бы самой – как у вольного художника – профессией: хочу – работаю, хочу – не хочу. И этот момент, несомненно, привлекает к таксизму – наряду кэшем (наличными) широкие русскоязычные массы. Глупые америкашки спрашивают иногда: а почему среди вас, таксистов, так много русских? Но что за вопрос? – не в деньгах счастье – просто по настоящей свободе соскучились…
Кстати, о счастье – чуть не забыл… Вот пример. Еду как-то на юг по Ла Бреа, и на углу Сансета – пока стоя на светофоре – подбегает один американец африканского происхождения – темноватый, в общем. Стучится этот американец в дверцу: мол, вот так вот, позарез надо. Я вообще-то в курсе, что вечером даже самых светлоликих, а не то, что темнорожих подбирать надо с большой оглядкой, но сердце мягкое6 столько мы их всячески угнетали, а теперь отказать в пустяковой просьбе: подбросить куда-то в Южный Лос-Анджелес?! Почему бы и не сотворить мицву? Да еще и не за бесплатно, надеюсь. Уточняю: «Куда?» – в смысле : «Веа ю гоинг?». Он мне рукой показывает: мол, вперед и вниз, а там… Вот едем мы по Ла Бреа, ведем содержательную беседу по интересующим нас вопроса: о России, о прекрасных русских женщинах, разумеется. Я совсем размяк, опять-таки думаю: «Вот ведь и среди южноафриканцев попадаются приличные люди. Едем, едем... На улице Вашингтон мой единомышленник просит свернуть направо, потом в какую-то улочку – налево, потом просит остановиться. Я притормаживаю и вижу, как он там, на заднем сиденье, перемещается справа налево, но не придаю значения: может, ему через левую дверь удобней выходить? Ну, а дальше – как в кино: левой рукой он прихватывает меня за горло, а правой – вдавливает туда же острие ножа. И произносит волшебное слово: «Мани!». И я его прекрасно понимаю: в нагрудном кармане у меня их как раз 160 лежало – и я их, естественно, по первой же просьбе ему вручаю. Он левой рукой эти «мани» берет и, не выпуская ножичка из рук, выбирается из гостеприимной тачки. Ловкий парень! «Ю а лаки!» – произносит на прощанье мой гвинейский, то есть афроамериканский друг. Пока я прихожу в себя и оглядываюсь в поисках монтировки, моего друга уже и след простыл – место, видно, не случайно выбрано. А я отъезжаю и, посмеиваясь про себя, восхищаюсь его ловкостью и своей смелостью: ну, ведь ни капли не испугался! И только потом замечаю, что еду не в ту сторону и начинаю чувствовать легкое дрожание. В голову приходит трезвая мысль: хороший, однако, человек мне попался – ведь мог бы и полоснуть! С тех пор я их еще сильнее полюбил, хотя они нас еще не всегда любят – и могу даже рассказать об этом. Но это уже иная история, да и не история даже, а так, штришок к портрету. Но об этом как-нибудь в другой раз…
«Тюменская правда сегодня», 8 июня 2000 г.
(ранее опубликовано в газете «В новом свете» под название «Желтые короли Лос-Анджелеса», Нью-Йорк, 1997)