"Они дали миру Бога и уверовали в Него. Они дали человеку надежду на Небесное Царство, и в то же время их мудрецы учат, что отдаваться следует именно Земле."
/Э. Ренан/
Глава 2. Внутренние и внешние факторы антисемитизма
Глава 3. "Желание получить" и идея действия у евреев
Глава 5. Гипотеза проводимости или метафизика еврейства
Глава 6. "Жизнь и смерть предложил я тебе"
"И сделаю их одним народом на той земле, на горах Изралевых."
/Иезекииль, 37:22/
Известно, что любая попытка акцентирования слова "еврей" неизбежно ведет к зачислению в один из двух противоборствующих лагерей: либо "сионистов" и "жидо-масонов" (здесь преобладает мистико-манихейское видение), либо "антисемитов", то есть ущербных негодяев-завистников (здесь восприятие, напротив, весьма житейское, но тоже не слишком объективное). Стремление к истине не располагает к пребыванию ни на одной из этих позиций. Частое использование мной Каббалы не означает еще иудаистской направленности, так как этому учению отдавали должное представители разных разных взглядов и направлений, например, известный индийский мыслитель Бхагван Шри Раджниш (Ошо) или такой христианский философ, как Ник. Бердяев, считавший, что в "Каббале самосознание человека достигает вершины". Но поскольку, как говорится, истина дороже, то здесь я – для создания всесторонней концепции – не отказываюсь от цитирования и откровенно антисемитскмх взглядов, если они что-то вносят в мою гипотезу. Тем более, что во многих случаях те или иные оценки оказываются очень неоднозначными. Если я, например, для обоснования утверждения о еврейском влиянии привожу такую цитату: "Еще одна... почти забытая глава еврейской революционной деятельности – Венгерская революция 1919 года. Бела Кун, еврей, установил недолго просуществовавшую Советскую республику в марте 1919 г. Среди 48 народных комиссаров его правительства 30 были евреями, а среди 202 высших должностных лиц евреев было 161.
До прихода Гитлера к власти в 1933 г. преобладание евреев в революционном левом движении в Германии было столь же подавляющим, как и в России", то можно ли считать этот отрывок заимствованным из какого-то черносотенного издания? Никак нет: цитата взята из выпущенной с помощью Южнокалифорнийского Совета в защиту советских евреев книги Д. Прейгера и Д. Телушкина "Почему евреи?" (о причинах антисемитизма). Этот пример неоднозначности я привожу к тому, чтобы обезопасить себя от обвинений с обоих сторон,что мне, конечно, вряд ли удастся.
Пару слов о странном наименовании данного раздела: это есть тематически оправданное заимствование из названия известной книги Макса Даймонта "Евреи, Бог и история", причем употребленное здесь слово физика относится к содержанию этой науки, а не к тому или иному вкладу в нее еврейских ученых. Какое отношение имеет еврейский вопрос к физике – увидим дальше, а пока более очевидна связь евреев с метафизикой. Эта связь вытекает из простого факта иудаистского корня двух мировых религий: христианства и мусульманства, каковое обстоятельство привело к тому, что так или иначе трансформированные представления малой нации стали основанием веры половины всего человечества и, более того, оказали немалое – прямое и косвенное – воздействие на исторические процессы. Не случайно русские философы В. Соловьев, С. Булгаков и Н. Бердяев считали еврейство "осью мировой истории".
Несопоставимость еврейского "количества" и "качества", взятая в ракурсе библейских откровений, есть уже метафизическое явление, перечеркивающее иллюзорную "ясность" всех исторических объяснений. Другим такого же рода обстоятельством является необыкновенная еврейская выживаемость, которую многократно отмечали и друзья, и враги евреев.
Н. Бердяев: "Таинственна историческая судьба евреев. Непостижимо само сохранение этого народа и необъяснимо рационально. С точки зрения обыкновенных исторических объяснений еврейский народ должен был перестать существовать. Не один народ мира не выдержал бы подобной исторической судьбы. Но по неисповедимым путям Божьим этот народ должен сохраниться до конца времен. Менее всего, конечно, можно было бы объяснить историческую судьбу еврейства с точки зрения материалистического понимания истории."
А. Куприн: "Удивительный, непостижимый еврейский народ! Нигде не осталось следов от его загадочных врагов, от всех этих филистимлян, амалекитян, моавитян и других полумифических народов, а он, гибкий и бессмертный, все еще живет, точно выполняя чье-то сверхъестественое предопределение. Его история проникнута трагическим ужасом и вся залита собственной кровью: столетние пленения, насилия, ненависть, рабство, пытки, костры из человеческого мяса, изгнание, бесправие... Как мог он оставаться в живых? Или в самом деле у судьбы народов есть свои, непонятные, таинственные цели?. Почем знать, может быть какой-нибудь Высшей силе было угодно, чтобы евреи, потеряв родину, играли роль вечной закваски в огромном мировом брожении?"
А. Гитлер: "Ни у одного народа инстинкт самосохранения не развит в такой степени, как у так называемого избранного народа. Доказательством этому служит один факт существования этой расы на Земле. Где вы найдете еще один такой народ, который в течение последних двух тысяч лет претерпел бы так мало изменений в смысле характера, внутреннего мира и т. д?
Какой еще народ принимал участие в столь громадных переворотах и тем не менее вышел из всех катастроф человечества таким же, каким был и раньше? Что за бесконечно цепкая воля к жизни, к сохранению своего рода и вида!"
Хотя комментарии к приведенным выше цитатам, как говорится, излишни, однако в конкретном историческом плане к словам фюрера можно добавить теперь, что ему и в страшном сне не могло присниться такое завершение еврейского вопроса, как создание евреями своего мощного государства, выплата Германией евреям громадных компенсаций или, еще ужасней, неотвратимое преследование ими бывших своих истязателей во всех уголках земного шара! Это, кстати, к вопросу о самосохранении: тут Гитлер оказался гораздо более прав, чем ему хотелось...
И все же: сильно развитый инстинкт самосохранения или, действительно, "сверхъестественное предопределение"? Нам знакомо множество чудес из еврейской истории, – но о каких чудесах там идет речь? Чудеса, упоминаемые Библией, фактически проверены быть не могут, а в исторический период каких-либо явлений, связанных с нарушениями законов природы, с евреями не происходило. С этой точки зрения все таинственные события из Библии могут быть подвергнуты законному сомнению. Однако является ли такой позитивно-материалистический подход, который обычно отождествляется с научным, единственно возможным? Оказывается, нет, ибо к религиозным чудесам возможен еще подход метафизический.
Возьмем такой пример. Допустим, известен некий исторический факт, в подлинности которого мы, знаюшие о нем из учебников, из рассказов бывалых людей, из литературы, нисколько не сомневаемся – и вдруг узнаем детали или обстоятельства, полностью опровергаюшие наши прежние представления (за примерами далеко ходить не надо). Конечно, наше дело – верить или не верить, – но как тогда быть с истиной?
С другой стороны, возьмем некое библейское событие, например, исход евреев из Египта или явление Бога Моисею. Здесь, вроде бы, нет никаких исторических подтверждений – ни летописных, ни археологических. Описание этих событий изобилует деталями буквально сказочными или, во всяком случае, не выдерживающими критики. Сомнительно даже, как мог Моисей, без современных средств связи и информации, руководить двухмиллионной (одних мужчин – 600 000 душ) толпой, причем толпой классически непокорной, "жестоковыйной", крикливой и шумной, не разбитой повзводно и поротно? Хотя это и не чудо, но факт очень сомнительный. Тем более, как могли столь удачно для евреев и столь неудачно для египтян разомкнуться и сомкнуться воды Чермного моря? Или: ведь никто, кроме самого Моисея, не видел Господа на горе Синай, на которую Моисей поднимался и откуда доносил своим соплеменникам Слово Божье. Гораздо естественней предположить (впадая в страшную ересь), что Моисей просто обманывал народ, хотя и с благороднейшей целью его сохранения. А потом уже, с его легкой руки, обманывали евреев (и другие народы – см., например, "Антихристианин" Ницше) и все прочие жрецы-наследники моисеевы, превратившие ложь в догму.
Но, как известно, сказка – ложь, но в ней намек... Тем более не просто сказка, а пронесенный через века миф, намертво канонизированный и в таком неизменяемом виде передаюшийся от поколения к поколению – здесь мы имеем дело уже не с намеком, а с глобальной мыслительной конструкцией, придающей статус сверхбытия даже и самым невероятным событиям. Но это уже и есть метафизика, для которой подлинной является не историческая, а духовная реальность. И хотя механизм такой метафизики прост: доступная проверке фактами историчность события может быть взята под сомнение, а догма – нет, – но результат может быть грандиозен.
Вырвавшись из тьмы Средневековья, просветители ринулись просвещать забитые церковью народы, но будучи материалистами по складу ума и идеалистами по натуре, они, в их критике религии с позиций здравого смысла, свой объект просвещения сильно переоценили: не каждый, как оказалось, хочет философствовать и стремиться к идеалам, и, вдобавок, немного мистики всегда привлекательней, чем много мысли. Конечно, в бунтарском своем варианте (против догмы) рассудочность нового времени на какое-то время могла привлечь не только любомудров, но и рядовых обывателей. Но только на время. Ибо рассудочность не есть полноценная духовность, она не удовлетворяет тяги человека к чему-то высшему, словесно не выразимому и черпаемому столько же простым человеком из религии и мистики, сколько мыслителем – из метафизики.
Здесь может показаться, что мы вернулись к банальному психологизму, то есть к материализму. Возможно, хитрые жрецы древности просчитали этот человеческий фактор и обратили его себе на пользу. Допускаю, что исторически так оно и было. Мало того, они (жрецы) учли и склонность мыслящих людей к критике – таким образом в иудаизме было выработано понятие "ограды вокруг Закона", когда критика не только не запрещалась, но и одобрялась, помогая вырабатывать свои логические и софистические приемы. Таким путем, вера не только сохранялась, но и укреплялась и, мало того, привлекала к себе своих потенциальных противников. Кроме всех этих достоинств, попутно происходила тренировка и развитие еврейского интеллекта, хотя это имело и свою отрицательную сторону: вера становилась не столько душевным состоянием, сколько частью мыслительного процесса. Происходила рационализация веры: Слово Божье уступало место слову человечьему, непосредственность душевного контакта подменялась потребительской рассудочностью – полезное приобретение для жизни, но несомненная утрата для души, со временем становящаяся психологической чертой нации.
Так вернулись ли мы к материализму, объяснив все жреческими притязаниями и человеческими слабостями? Здесь-то и происходит "главный фокус", уникальный "обман зрения", толкуемый Каббалой через понятие "завесы". Исходя из того, что Бог является абсолютной и необходимой для возникновения и существования нашего мира идеей, пронизывающей все сущее ("Божественный Свет"), мы приходим к тому, что как раз поэтому Он должен быть невидим для всех наших органов чувств: ведь мы можем воспринимать только нечто отчужденное от нас, а не внутренне присущее (имманентное) нам, неотделимое от нас.
Хорошим материальным аналогом Божественного Света является солнечный свет, который сам по себе невидим и который можно разглядеть только на фоне чего-то или же при прохождении его через не слишком прозрачную среду. Не будь теней, не будь непрозрачных или частично прозрачных препятствий – как могли бы мы разглядеть свет Солнца, хотя бы он был везде и всюду? Как уже отмечалось, материю можно считать трехмерной проекцией или "тенью" многомерной Божественной сущности. Но там, где есть тень – там нет света, так куда же он девается? Физик объяснит, что "исчезновение" произошло при прохождении света через среду, которой он отдает значительную часть своей энергии. В месте же образования тени свет из полноценного трехмерного квантового потока обернулся в свою двумерную антисущность – тень. Сходное явление происходит и при образовании солнечного зайчика: три измерения превращаются в два, т. е. одно из них как бы исчезает, сворачивается.
То же – и с Божественным Светом, только здесь участвует большее число измерений. Материя частично поглощает, частично экранирует Божественный Свет, в результате чего "исчезает" целых семь его измерений. Но это, так сказать, "физическая" модель укрытия Бога от человека; другая модель – этическая. Если человек подобен Богу – то в чем это подобие? Так как Бог – духовная сущность, то и подобие может быть только на духовной основе, общей и у человека, и у Бога. Основополагающим критерием духовности является воля, выражающая себя через разум, каковой есть инструмент воли, могущий существовать без нее, но при этом лишающийся своей действенной силы. Если бы Бог представал человеку явным образом, то это означало бы и полное подавление Абсолютной Волей Бога всякой индивидуальной воли, что лишало бы человека как раз главного его качества – подобия Божьего. Это сразу обесценило бы всю нравственную основу человека, сведя его поведение к животным инстинктам. Из этого следует, что Бог предстает в нашем мире лишь опосредовано, указав Свое присутствие и реализуя Свою Волю через косвенные "механизмы", каковыми явились прежде всего библейские мифы и откровения, лишенные фактической достоверности. Отсюда понятна также наивность такого аргумента: если Бог есть, то почему Он не может если и не явно показаться, то хотя бы внушить человеку факт Своего существования? Бог, действительно, всесилен, но, обнаружив Себя явно, Он нарушил бы центральную идею Творения: создания Своего подобия – свободномыслящего индивидуума.
Таким образом еще раз заключаем, что невыявленность Бога и связанного с Ним духовного мира никоим образом не свидетельствует о Его отсутствии и, напротив, служит единственным способом формирования мира, в котором зримо лишь действие низших, то есть связанных с материей механизмов, ибо прямое видение духовных первопричин приводило бы к пассивности и к нераскрытости человеческого потенциала.
Что бы ни говорили, но чудес, связанных с нарушениями природы, еще никто не наблюдал – хотя многие слышали или читали. Действительно, наука никаких следов библейских чудес в истории не находит, что приводит, казалось бы, однозначно к атеизму. "Чудеса", однако, возникают потом, когда проявляются обусловленные всем духовным миром человека суммарные результаты взаимодействия исторических и мифических событий. Метафизика создает ситуацию, противоположную той, которая была выражена в марксовой максиме насчет бытия, определяющего сознания. Известно, что мифические факторы не просто существуют в человеческом сознании, а могут даже составлять основу массовой психологии, приобретая в догме не только статус реальности, но зачастую и руководство к действию.
Допустим – вслед за атеистами, – что не Бог создал человека, а человек – Бога (очень резонное предположение). Далее, человек сам же и придумал законы, в которых будто бы выражена воля Господа, и для их закрепления сочинил разные поучительные истории с более или менее выраженным сюжетом. Если бы эта система преданий и мифов осталась только в границах маленькой еврейской нации, то она значила бы не больше любых других сборников народных сказок. Но суждено было другое: сугубо еврейское мифотворчество не просто вошло в общечеловеческое достояние (подобно легендам и мифам Древней Греции), а основало мировоззрение половины человечества. И далее получилось так, что эта "еврейская сказка" стала "осью мировой истории" (Н. Бердяев, С. Булгаков) и стала раз за разом сбываться с леденящей неотвратимостью (А. Гитлер: "Когда я стал глубже изучать всю роль еврейского народа в мировой истории, у меня однажды промелькнула мысль, что, может быть, неисповедимые судьбы по причинам, которые нам, бедным людям, остаются еще неизвестными, всё-таки предначертали окончательную победу этому маленькому народу" ("Майн Кампф", год написания – 1924 (!)).
Можно, опять-таки, вполне исторично объяснить эту судьбоносность еврейства не невидимым Божьим промыслом, а пропагандистским влиянием широко разрекламированного и растиражированного "слова человечьего", выдаваемого за Слово Божье. Но если даже это и так, то приходится согласиться с уникальностью ситуации, делающей евреев если не избранным, то в любом случае – особым народом. Проследим цепочку обстоятельств: явление Бога евреям (историческое, мифическое или метафизическое – неважно: имеет значение лишь результат) привело к их особости; особость – к обособлению; обособление – к ненависти; ненависть – к изгнанию; изгнание – к рассеянию, рассеяние – к особой форме ксенофобии – антисемитизму. (Круг замыкается на этой особости, хотя объективный наблюдатель, скорее, обнаружил бы простые особенности, по-разному присущие всякой нации). Универсальность этой фобии, как ничто другое, заставляет евреев сплачиваться и вырабатывать черты характера и поведения, обеспечивающие возможность противостояния всему остальному миру. Об этом предельно ясно выразился Сергей Булгаков: "Происходит мирная, но победоносная борьба еврейства со всем миром, меняющая формы, но неизменная по содержанию". Это сказано в конце сороковых гг., но уже через несколько лет, с образованием государства Израиль, мысль Булгакова можно было проиллюстрировать отнюдь не только мирными формами "борьбы еврейства со всем миром".
Теперь нетрудно усмотреть закономерность через обратный ход мировых событий, но все же как мог человек, даже и Моисей или целая группа мудрецов-человеков, просчитать всю эту невероятно сложную, но "неизменную по содержанию" цепь невидимых глазу побед на фоне вполне очевидных катастроф и унижений? Похоже, что еврейская судьба и сама по себе подтверждает существование Того, Кто эту судьбу задал и направил по невидимому руслу к невидимой цели... Но при всех перипетиях своей судьбы еврейство было и осталось проводником идеи Единого Бога, оказавшей на мир воздействие, несопоставимое с другими историческими событиями. Все это и дает мне возможность высказать простую , по идее, метафизическую гипотезу, построенную на аналогии с хорошо известным явлением электрической проводимости и соответственно могущую быть названной "еврейской проводимостью", о которой конкретно речь будет идти несколько позже.
Будучи духовным Абсолютом, Бог не может иметь каких-либо материальных рычагов прямого воздействия на физический мир – в этом смысле Он, действительно, бессилен, а, значит, и не нужен. Поэтому для материалиста, не видящего таких "инструментов" Божьего правления в мире, отсутствие Бога вполне "очевидно". А между тем, "инструменты" эти не так уж сложны, хотя, конечно же, исключительно духовны – как и все, относящееся к Создателю.
Так как человек – подобие Божье, то для пояснения резонно будет использовать некоторые антропные аналоги. Человек, не обладающий большой физической силой, изобрел лопату, экскаватор, электрическую и атомную энергию и другие рычаги воздействия на окружающий мир. А компьютер увеличил в огромное число раз уже не физические, а интеллектуальные возможности человека. Что же тогда говорить о бесконечном и вечном Боге? Не обладая физическим телом, Бог зато обладает безграничной духовной потенцией: Он создал Вселенную в целом и человека – в частности. В принципе, создание человека могло иметь те же резоны, что и создание компьютера: машина ни в коем случае не умней человека, хотя в разных областях может гораздо больше его – и это заслуга не машины, а человека. Принципиальная же разница между Создателем человека и создателем компьютера в том, что человек лишь увеличил во много раз данные ему от природы возможности, в то время как Бог создал из ничего сами эти возможности – в образе человека. Из этого примера понятна также причина и того, что Бог, будучи Всемиогущим, на первый взгляд, не все может.
Если компьютер управляет какой-либо системой, то окончательный результат и скорость его получения зависят не только от самого компьютера и программы, но и от свойств управляемой системы. Как бы быстро ни шли процессы в компьютере, общая скорость всей операции определяется в конечном счете совокупными параметрами всего процесса. Аналогично и Бог, мгновенно создавая любую программу (см. процесс Раздувания), столь же быстро получить требуемый результат не в состоянии, будучи вынужденным считаться с Им же созданными и адекватными Его идее законами. Немного отклоняясь в сторону, я хотел бы здесь отметить курьезность представлений некоторых любителей НЛО: легковерно принимая рассказы о многочисленных нарушениях законов природы инопланетными летательными аппаратами (движение со сверхсветовой скоростью, мгновенные изменения направления и скорости, т. е. безинерционность, переходы в другие измерения и т. д.) и будучи по складу ума "мистическими материалистами без достаточно последовательного мышления и мировоззрения (каковые тотчас бы выявили противоречивость их рассказов и аргументов), они в то же время воспринимают Бога как идею, противоречащую законам природы (!) и потому – и потому будто бы невозможную с научной – по их понятиям – точки зрения.
Когда я говорю о невозможности даже для Самого Бога мгновенно получить в физическом мире требуемый результат, то это не в том смысле, что Всемогущий должен терпеливо его дожидаться миллионы и миллиарды лет. Ведь Бог существует вне времени, т. е. все прошлое, настоящее и будущее для Него неразделимы, и потому Его всемогущество от естественной "медлительности" материальных процессов отнюдь не снижается. Конечный результат изначально предусмотрен Богом, он присутствует в Нем как метафизический атрибут Духа,-но здесь, на Земле, каждый частный результат зависит от человеческой воли (совпадающей или же несовпадающей с Волей Божьей), независимость которой от Бога является таким же основным условием, как и самостоятельность компьютера – иначе он просто бесполезен.
Аналогия идет еще дальше. С помощью все более совершенствующегося компьютера человек решает соответственно все более сложные задачи, – но сам от этого не развивается, не становится умней. Похожим образом и совершенствование человека не ведет к совершенствованию Бога, ибо Он и есть полное совершенство, и из Каббалы известно, что Он, будучи абсолютно прост, не изменяется и не развивается. Но тут имеется глубокая диалектика (правильней – метафизика, ибо диалектика – лишь одно из проявлений метафизической многомерности): не изменяясь и не развиваясь, Бог реализует имманентно присущую Ему потенцию развития через Свое подобие, то есть через человеческий разум и волю.
Так как Бог не может диктовать человеку собственную Волю, то отсюда возникает Его своеобразная зависимость от человека (как и человека – от компьютера) и, наконец, особая сложность Его взаимоотношений с евреями как народом, которому дан алгоритм поведения – закон Торы – "для построения Богу жилища в этом мире".
Таким образом, реализуя Свою духовную потенцию в материальной действительности Бог являет Себя не прямо, а через библейские притчи и мифы, не имеющие физической достоверности, но зато обладающие духовно-притягательной мощью. Короче говоря, Бог не производит никаких физических действий, но осуществляет Свои цели через "внушение" идей, которые "становятся материальной силой, когда они овладевают массами" (К. Маркс).
"Главная причина антисемитизма заключается в существовании евреев".
/Х. Вейцман/
Антисемитизм является прямым следствием иудейской концепции "избранного народа", а в более широком плане – идеи Единого Бога. Несмотря на это, тот, кто не сталкивался с проблемой антисемитизма непосредственно, подчас даже не считает ее достойной специального теоретизирования и даже не представляет себе, какая масса литературы уже – в той или иной мере – посвящена этой теме. А, между прочим, уже одно это количество, несомненно не случайное, это разнообразие и этот жгучий интерес делают антисемитизм в известной мере метафизическим фактором. Почему именно эта фобия, собственно одна из многих, приобрела и особое имя и особый статус? Ссылка на рассеяние евреев не объясняет еще – если вспомнить хотя бы так называемый "зоологический" антисемитизм – всей глубины этой "всенародной" ненависти, хотя многим и кажется, что явление антисемитизма, само по себе незначительное, в определенных кругах умышленно раздувается. Но даже соглашаясь частично с этим, хотелось бы уточнить, в каких именно кругах и кому это выгодно? Однако независимо от причины, естественной или спровоцированной, нетрудно видеть и повышенную энергетику антиеврейской фобии, играющей заметную роль в человеческой истории.
Казалось бы, поскольку на эту тему столь много уже написано, то внести сюда что-либо новое невозможно, – разве что взять на себя не менее трудную задачу обобщить все написанное сведением всех версий к единому корню, переходя таким образом от широты поиска к его глубине. Эта глубина, помимо всего прочего, должна соответствовать и отмеченной выше глубине ненависти, наиболее остро выраженной в пресловутом "зоологическом антисемитизме". Вот пример. Великий немецкий композитор Рихард Вагнер, одно имя которого опровергает ходовую версию о лежащей будто бы в основе антисемитизма зависти бездарности к успеху, писал: "Евреи – это черви, крысы, трихины, глисты, которых нужно уничтожать как чуму, до последнего микроба, потому что против них нет никакого средства, разве что ядовитые газы (можно отметить, что Гитлер прямо следовал рекомендациям этого великого человека. – Я. М.)... Сначала я пришел к выводу, что одна шестнадцатая доля еврейской крови уже может освободить еврея от преступления перед человечеством. Но потом я пришел к выводу, что даже одной микроскопической доли крови уже достаточно, чтобы человек никогда не смыл с себя позор быть евреем, и он должен быть уничтожен. Звуки уничтожения, которые я написал для литавр в соль-минор, олицетворяют гибель всего еврейства и, поверь, я не написал ничего прекраснее".
Несравненно более сдержанную позицию занимал известный русский общественный деятель Вас. Шульгин, который, откровенно называя себя антисемитом, не считал свое отношение к евреям "голосом крови". (И это правда: в студенческие годы Шульгин с оружием в руках защищал евреев от погромов, а во время процесса Бейлиса, как редактор газеты "Киевлянин", открыто выступил против неправильных действий прокуратуры, в результате чего газета была конфискована, а сам В. Шульгин приговорен к трехмесячному заключению. Так что позиция Шульгина представляет интерес не в силу "патологичности", а, напротив, как пример добросовестности и благородства, присущих, по-видимому, передовому слою русского дворянства). Тем более интересны мысли Шульгина, выраженные в специально посвященной русско-еврейской проблеме книге "Что нам в них не нравится".
"Причины, вызвавшие злобу против евреев, могут быть разнообразны, но все в конце концов сводятся к одной: евреи суть сильная нация, очень бесцеремонно проталкивающаяся наверх в каждой стране; по этой причине другие нации так или иначе евреев "осаживают" снизу; в этом альфа и омега политического антисемитизма", – именно к этой разновидности антисемитизма признавал себя причастным и сам Шульгин. Но он писал и о другой форме антисемитизма, расовой: "Может статься, что эти "презренные слепцы" (то есть испытывающие расовый антисемитизм) видят дальше иных зрячих. Так, почтовый голубь, глупая птица, ...безошибочно находит прямой путь к дому за тысячи верст. А этого, как известно, не может сделать ни один философ.
Голубю удивляются, им восхищаются. Но почему же, если человек (так же бессознательно как голубь ищет свое жилище), чует опасность в евреях для русской расы, почему же бросать в него грязью? Расовый инстинкт сидить слишком глубоко, и никакие убеждения до него не доходят... В частности, какой опасностью грозит еврейская раса русской расе? Очень простой. Опасностью поглощения. Еврейская кровь, по-видимому, гораздо сильнее..."
И, наконец, о самих евреях, а не о русских: "Евреи обладают таинственной способностью делать одно и то же дело, стремиться к одной и той же цели без видимого руководства. Им не нужны внешние вожаки. Они или имеют тайных вожаков, которые их ведут так, что рядовое еврейство этого не знает и не замечает; или же обладают каким-то удивительным инстинктом, который служимт им заместо вожаков...
Утверждают, что у некоторых животных есть "коллективная душа"... Вот нечто подобное мы наблюдаем у евреев. У них, кроме душ индивидуальных, есть какая-то коллективная душа, удивительно функционирующая".
К последнему замечанию Шульгина следовало бы добавить, что оно удивительно совпадает (и, конечно, не случайно) с представлением каббалистов о второй, Божественной, душе евреев, соединяющей их прямо с Богом. Так что понять Василия Шульгина можно. И объяснения, которые он дает, более или менее отвечают на поставленные им вопросы. Но нам надо пойти дальше и разобраться, почему все же рассеянные по свету, презираемые и избиваемые "евреи суть сильная нация..."? Умные люди, конечно, доступно объяснят всю трудную судьбу еврейства, наложившую неизгладимый отпечаток на дух этого "малого народа" и на отдельные черты его характера, которые великолепно отразил в своих остроумнейших четверостишиях Игорь Губерман:
Сейчас в любом из нас так много
Смешалось разных лиц и наций,
Что голова, как синагога,
Полна святынь и спекуляций.
Душу наблюдениями грея,
Начал разбираться в нашем вкусе я:
Жанровая родина еврея -
Всюду, где торговля и дискуссия.
Еврейский дух слезой просолен,
Душа хронически болит;
Еврей, который всем доволен, -
Покойник или инвалид.
Умельцы выходов и входов,
Сметливы, въедливы и прытки,
Евреи есть средь всех народов,
А у еврейского – в избытке.
Пустившись по белому свету,
Готовый к любой неизвестности,
Еврей заселяет планету,
Меняясь по образу местности.
Раскрылась правда в ходе дней,
Туман надежд развеяв:
Евреям жить всего трудней
Среди других евреев.
В котлах любого созиданья,
Снискав себе и честь, и место
Евреи, дрожжи мирозданья,
Уместны только в массе теста.
И все это было бы так, то есть логически и исторически исчерпывающе объяснимо, если бы не существовало Библии, от имени Бога провозгласившей еврейскую избранность (во избежание недоразумений каждый раз приходится напоминать, что избранность означает не превосходство и "лучшесть", а только сумму некоторых особенностей, даже и не совсем приятных – таких как, например, "жестоковыйность", – необходимых Богу для осуществления своих целей на Земле) и пророчившую особость еврейской судьбы задолго до тех событий, к которым апеллируют историки. Ведь ко времени создания Торы таких событий, кроме фактически не подтвержденного изгнания из Египта, собственно, и не было, – а между тем в ней (в Торе) историческая судьба и роль евреев была уже предрешена...
Действительно, глядя как живуч антисемитизм, как он глубок и широк, поневоле задумаешься о более тонких механизмах, чем те, которые обычно приводятся: исторические, географические, экономические, психологическин и т. п. Все указанные причины можно отнести ко внешним, то есть зависящим от чего угодно, но только не от самих евреев. Но взгляд в историю позволяет понять: история меняется – антисемитизм остается. Напрашивается вывод: источник всеобшей неприязни следует искать не вовне, а внутри еврейства, скорее всего в самом его избранничестве, о чем прямо сказал Л. Пинскер: "Евреи – народ, избранный мировой ненавистью". Это соображение отнюдь не исключает, а, скорей, включает такую (внешнюю) психологическую предпосылку, как поиск козла отпущения, чрезвычайно удобную во многих обстоятельствах. Как иронизирует И. Губерман:
В любой беде, злодействе, краже,
Чтоб отыскать истоков нить,
Ищите женшину, а также
Еврея, чтобы обвинить.
И даже не просто обвинить, а кое-что и иметь от этого:
Везде, где не зная смущенья,
Историю шьют и кроят,
Евреи – козлы отпущенья,
Которых, к тому же, доят.
Интересно отметить, однако, что, в начале 80-х, кажущаяся мне само собой разумеющейся интерпретация песни Высоцкого "О козле отпущения" в указанном выше смысле, вызвала возражения "с обеих сторон". Владимир Высоцкий пел:
Жил на выпасе, возле озерка,
Не вторгаясь в чужие владения.
Но заметили скромного козлика
И избрали в козлы отпущения.
Например, медведь — баламут и плут,
Обхамит кого-нибудь по-медвежьему,
Так враз козла тогда приведут и бьют:
По рогам ему и промеж ему.
Не противился он, серенький,
Насилию со злом...
Так вот, как раз такой образ не устроил ни многих евреев, увидевших в козлике принижение национального достоинства, ни антисемитов, не поверивших в его скромность. И надо признаться, что и те, и другие были по своему правы: роль скромного козлика, хотя и не совсем лишенная исторической достоверности, менее всего, однако, присуща активному характеру еврейства. Еврей принципиально – ибо такова его историческая роль – активен, в то время как козел отпущения столь же принципиально – в этом его библейский смысл – пассивен. Хотя символика козла отпущения (поиск слабого для бития) выглядит "внешним фактором", она имеет не меньшее психологическое обоснование "внутри" еврейства, заряженного скрытой – а потому и враждебно воспринимаемой – энергией, провоцирующей антисемитские чувства.
На первый взгляд, сам поиск универсального источника антисемитизма внутри, а не вовне еврейства, уже является антисемитизмом. Но не будем спешить с такими поверхностными оценками. В упоминавшейся ранее книге Д. Прейгера и Д. Телушкина "Почему евреи" дается единственно правильное, корневое объяснение этого феномена: "Фундаментальная причина антисемитизма – это то, что сделало евреев евреями, а именно – иудаизм". Авторы приводят четыре основных аргумента в пользу этого утверждения, и все они вращаются вокруг темы еврейского вызова ценностям неевреев.
1. Тысячи лет иудаизм представлял собой сплав трех компонентов: Бога, Торы и Израиля; другими словами, еврейской концепции Бога, еврейского закона и еврейского национального самосознания. Еврейская приверженность к любому из этих компонентов всегда была главным побудительным стимулом антисемитизма, поскольку она превращала еврея в чужака и, что самое важное, она представлялась неевреям (зачастую справедливо) как оспаривание правоты нееврейского бога (или богов), нееврейского закона (или законов) и национальной лояльности.
Евреи вошли в историю с утверждением единого Бога всего человечества и, таким образом, с отрицанием законности какого-либо бога еще. С тех пор они очень часто оказывались в состоянии конфронтации с самыми заветными ценностями других народов. Эта враждебность усиливалась образом жизни евреев, с его всеохватывающим сводом законов, которые дополняют или даже противоречат законам их нееврейских соседей. И в завершение всего они постоянно подчеркивают свою собственную национальную индивидуальность вопреки национальной индивидуальности окружающих неевреев.
2. С первых же дней смыслом существования иудаизма было изменение мира к лучшему (словами древней еврейской молитвы, до сих пор читаемой ежедневно, – "привести мир к совершенству под властью Бога"). Это желание изменить мир, бросить вызов кумирам (религиозным или светским) окружающих обществ, предъявить моральные требования к другим (даже если это не делалось явно от имени иудаизма) всегда были источником напряженности между евреями и неевреями.
3. В дополнение ко всему, с древнейших времен иудаизм утверждал, что евреи избраны Богом для миссии совершенствования мира. Эта доктрина Божественного избрания евреев всегда являлась главной причиной антисемитизма.
4. Как следствие приверженности евреев иудаизму, почти в каждом обществе, где они жили, их уровень жизни был выше, чем у нееврейского окружения... Более высокий уровень жизни евреев, который, как мы покажем, являлся прямым следствием приверженности иудаизму, был вызовом неевреям и порождал глубокую зависть и враждебность. И в этом иудаизм оказался причиной антисемитизма.
Когда мы поймем, что корень антисемитизма – иудаизм, аспекты антисемитизма, кажущиеся иррациональными и необоснованными, станут совершенно ясны.
Теперь можно понять, почему для многих неевреев само существование евреев (вспомним, например, Вагнера. — Я. М.) – независимо от их малочисленности – кажется страшной угрозой. Одно существование евреев с их особыми ценностями и привязанностями представляет собой угрозу существующему порядку...
Если понять, почему иудаизм влечет за собой антисемитизм, становятся также понятными особая универсальность, глубина и постоянство юдофобии. Чтобы возбудить такую злобу, которую навлекли на себя за свою долгую историю евреи, требуется нечто, гораздо большее, чем экономические трудности или расовые предрассудки. Только то, что представляет угрозу самым заветным ценностям, привязанностям и верованиям других, может вызвать столь универсальную, глубокую и продолжительную жизнь. Именно таковым и является иудаизм".
Первая глава цитируемой выше книги завершается однозначным выводом: "Вопрос состоит прежде всего в том, почему люди ненавидят евреев. Ответ гласит: причина в иудаизме, в его особенностях, в том вызове, который он бросает окружающему миру".
Да, другого ответа быть не может. Но все же как быть с расовым антисемитизмом, гораздо более распространенным в наше просвещенное время? В приводимых ранее высказываниях Р. Вагнера нет и намека на религиозную антипатию – там прямо говорится о крови и расе, – в чем только и может состоять истинно расистское кредо, подтверждаемое "авторитетом" Гитлера: "Евреи всегда представляли собой определенный народ с определенными расовыми свойствами и никогда не являлись просто религиозной общностью". Религиозность же евреев он считал удобнейшим для них средством маскировки величайшей на Земле фальсификации с целью обмана всех других народов. Прейгер и Телушкин видят выход из этого положения в том, что антисемиты могут и не осознавать природу своей "самой сильной ненависти в истории человечества".
Так как раса и религия далеко не всегда совпадают, то, несмотря на существующую между ними связь, европеец вовсе не обязательно является христианином, а араб – исламистом. И только "евреи составляют в современном мире единственную группу, которая одновременно представляет и религию и нацию" (Д. Прейгер, Д. Телушкин). Пусть даже евреи секуляризированы даже еще в большей степени, чем все другие, но в глазах большинства человечества еврей и иудей – одно и то же, и уж во всяком случае это нечто чужеродное – неважно, по крови или религии – другим народам. И провозглашено это не кем-то еще, а самими евреями – от лица Бога. И все еврейское самосознание строится на том, что "мы – народ не как все народы: весь мир на одном полюсе, мы – на другом. Народ, живущий обособленно. Такова закономерность, не подлежащая изменению" (Элиягу Китов). Неважно, что истинно верующих евреев в наше время не так много. Важно то, что заданное когда-то ощущение обособленности передавалось из поколения в поколение, а если кто-то забывал об этом, то ему напоминали, узнавая если не по ..., то по носу (по И. Губерману). Или вот, куда уж более авторитетное мнение основоположника сионизма Теодора Герцля: "Мы – народ своеобразный, народ особый... Если бы нас оставили в покое... Но я уверен, что нас не оставят в покое... Еврейский вопрос неминуемо возникает там, где только мы скопляемся в значительном количестве; где же его нет, туда привозят его мигрирующие евреи". Интересно, что последняя фраза сиониста Герцля почти дословно совпадает с высказыванием "активного антисемита" (как его называют некоторые еврейские источники) Герберта Уэллса: "Антисемитизм автоматически появляется во всех странах, где расселяются евреи".
Все это убедительно подтверждает "внутреннюю" природу антисемитизма и его библейские корни. Отсюда следует драматическое для самих евреев обстоятельство: невозможность истребить антисемитизм без потери еврейской самоидентификации. Ибо еврей – не тот, кто обрезан, чтит Тору, блюдет субботу и имеет еврейскую мать, – а прежде всего тот, кто через антисемитизм – реальный или надуманный – ощущает себя субъектом этой "всенародной" антипатии и тем самым противопоставляет себя и себе подобных "всем другим народам". Антисемитизм – мера этого противостояния и, в свою очередь, – реакция на него. Исчезнет противостояние – исчезнет и антисемитизм, – но тогда же исчезнет и еврей – не как плоть, а как дух собственной особости и заданной Богом избранности.
В своей отделенности еврей – всеобщий чужак, а то и враг человеческий: Сатана, антихрист, Иуда-предатель... Манихейское сознание, разделяющее мир на добро и зло, присуще, возможно, большинству человечества, и избранные евреи предстают всегда и везде готовой к употреблению мишенью ущемленных страстей человеческих (мишень не пассивную, а обладающей повышенной "провоцирующей" активностью). Хотя примеров еврейской покорности судьбе и соответствущей схожести с несчастным библейским персонажем в истории найдется немало, но можно утверждать, что все они носят частный характер, и даже в случаях массовых проявлений не относятся ко всей нации, которую сам Бог назвал "жестоковыйной", а Бог знает что говорит. "Снаружи мягко, внутри жестко – вот еврей,"пишет Лев Аннинский" в статье "Загадка Исхода", отмечая также "выявление глубинного, чугунного, непроницаемого ядра в еврейском приспособленчестве" (напомню, что Аннинский к антисемитам не относится). А глубочайший знаток христианства и еврейства, С. Булгаков, имея в виду богозаданность исторических судеб евреев, писал, что "они представляют собой чередующиеся волны гонений, с одной стороны, и мирового влияния с растущим покорением мира, с другой... Происходит мирная, но победоносная борьба еврейства со всем миром, меняющая формы, но неизменная по содержанию". Мало того, кроме еврейского противостояния всему человечеству, в Библии есть еще более "темный" момент: еврейское богоборство. Проф. А. Воронель в статье "О национальном характере" пишет: "Израиль означает борющийся с Богом. Это имя Бог дал Иакову после того, как тот не уступил ему в борьбе, "длившейся всю ночь"... По какой странной прихоти назовет себя народ Богоборцем? В книге Исхода евреи много раз называются народом жестоковыйным, то есть непокорным, упрямым, и из контекста видно, что гордиться тут нечем".
Это одна черта, как видим, немаловажная. Что же касается еврейской активности, которая – не только по Буберу – является определяющей идеей еврейского самосознания, то очень любопытно и показательно такое житейское наблюдение известного русского философа и общественного деятеля Федора Степуна (из книги "Сбывшееся и несбывшееся"): "Я никак не мог увидеть живого смысла в том, что внук виленского равина и сын ковенского маклера, никогда не видавшие русской земли и русского мужика, ежеминутно ссылаясь на Маркса, горячо спорят друг с другом, в каких формах рязанскому, сибирскому и полтавскому крестьянству надо владеть своей землей".
Во тьме зловонной, не тепличной
Мы спим и слюним удила,
И лишь жидам не безразличны
Глухие русские дела.
/И. Губерман/
Действительно, смешно! Но это ли не сопричастность ко всему, что творится на Земле! А то и во всем мироздании... Но это уже метафизика...
"Желание есть сущность человека"
/Б. Спиноза/
"Мы существуем лишь тогда, когда мы действуем"
/Бергсон/
"Исполненное желание есть древо жизни"
/Притчи, 13:12/
По Каббале, как мы помним, весь физический мир представляет собой вместилища, "сосуды" для принятия Божьей благости – "желания дать". Неживая материя образует благость в виде вещества, количество которого раз и навсегда задано – в соответствии с законом сохранения материи. Жизнедеятельность организмов состоит в постоянном возобновлении "желания получать". Естественно, что в максимальной степени это должно проявляться в человеке, так как его связи с миром наиболее многообразны, и его интеллект позволяет изобретать все новые и новые формы этого "желания".
В то время как Бог целен и представляет Собой единое "желание дать", то есть творить положительную энергию, человек, наоборот, двойственен: для его нормального существования оба "желания" должны уравновешиваться. Но в силу большей "плотности" своей материальной составляющей человек постоянно нарушает этот баланс в пользу материалистичного "желания получить". В результате человеческий интеллект, роднящий его с Богом в творческой самоотдаче, устремляется в прямо противоположном направлении.
Д-р Ф. Берг отмечает:"Во всех странах, где евреям разрешали селиться, они были двигателями торговли, науки и искусства. Их успех во всех областях, к которым они обращались, является свидетелем того, что их "желание получить" сильнее, чем у других народов".
Будучи одной из сторон из сторон двуединого процесса, "желание получить" является полноправным условием существования нашего мира. Действуя воедино, отрицательная энергия "желания получить" и положительная энергия "желания дать" взаимно уравновешиваются. Д-р Берг: "Желание получить" становится пагубным, когда превращается в доминирующее и неограниченное, что приводит к нарушению симметрии, и человек, эгоистичный в делах и мыслях, отдаляется от Создателя, т. е. отделяет себя от Источника духовной энергии". И далее: "Мы настолько утратили понимание истинного смысла существования в физическом мире, что "желание получить" приобрело для нас более важное значение, чем свет, которым является "желание дать".
Реализация "желания получить" напрямую связана с действием. Мартин Бубер называл идею действия, наряду с идеями цельности и будущего, основой, как теперь бы выразились, еврейского менталитета. Он писал: "Вторая идея еврейства – действие. Она коренится в народном характере. В том, что еврей больше расположен к подвижности, чем к восприимчивости: его двигательная сила работает более интенсивно, чем познавательный аппарат. В действиях он более индивидуален, чем в восприятии... И потому им, как людям, действие важнее, чем переживание. (В этом, видимо, одна из главных причин более успешной – по сравнению с этническими русскими – адаптации, быстрей преодолевающей эмигрантскую ностальгию. – Я. М.).
Если спроецировать многомерное метафизическое "желание получить" на материалистическую идею действия, то наглядно проявляется его "плоскостное" изображение в виде специфически распространенной личности, погруженной в кипучую деятельность преимущественно преобразовательно-добывательного направления. Так ведь это все о нем: "Суета сует, сказал Екклезиаст, суета сует – все суета! Что толку человеку от всех трудов его, которыми трудится он под Солнцем?" И, казалось бы, подобно птичке Божией, вьет он свое уютное гнездышко, не помышляя о зле, желая лишь добра своим птенчикам. Но если бездумная птаха устраивает свое жилище в полном соответствии с законами природы, то есть получая именно столько, сколько ей необходимо (строго говоря, это не совсем так, но любой перебор в природе сам собой уравновешивается), то можно ли то же самое сказать о человеке? Смешной вопрос! Впрочем, чем ближе к естественному состоянию, тем больше в человеке уравновешены фундаментальные принципы Замысла... Но разум дает себя знать, и, отведавши запретного плода, человек уже не может остановиться: вымощенной благими намерениями аллеей прогресса он устремляется в его райские кущи... где "стреляют без промаха в лоб" (В. Высоцкий, "Райские яблоки"), – потому что выглядевшее добром материальное достижение зачастую, при несоблюдении условий "получения", оборачивается злом на другом, духовном полюсе мира. Земной интеллект, будучи производной (или надстройкой – тут Маркс прав) от материи, еще не есть дух, – а потому он метафизически неуравновешен и непосредственно замечает лишь физические, а не метафизические "доходы" и "отходы" человеческого бытия. Только недавно стало очевидным экологическое сопротивление природы, но ведь и оно вторично (в своей материальности) и потому лишь только отражает основное, глубинное противодействие Космоса.
Не только истинные пророки, но и те из светских мыслителей, духовная мощь которых проникает в высшие измерения, уже давно – хотя, в основном, и безуспешно – трубят тревогу. "Жадная цивилизация "вечного прогресса", – писал А. Солженицин, — захлебнулась и находится при конце... Прогресс должен перестать считаться желанной характеристикой общества". Обратим внимание на солженицинское словечко "жадная", которое может показаться литературным преувеличением. Но ведь и Каббала говорит о том же, имея в виду неуравновешенное стремление человека к "получению". Вспомним теперь суждение каббалиста о том, что именно еврейский народ обладает наиболее сильным "желанием получить", и тогда (внимание!) не в том ли раскрываемый Каббалой (переводимой с иврита как "получение") сокровенный смысл Торы, что она была вручена самому материалистичному изо всех народов – с сильнейшим импульсом или, как говорят физики, "действием" "желания получить"?
Если исходить из универсальности Божественного провидения, это предположение можно считать верным в общем и целом, однако в контексте исторической реальности оно верно лишь отчасти, ибо возникает вопрос: откуда у евреев и почему именно у них еще задолго до Вручения Торы были некие подходящие для избраничества свойства или предпосылки, закрепленные потом заповедями Моисея? Далее я предлагаю одну гипотезу, которая, наряду с изложенной выше интепретацией Раздувания и с предстоящей еще быть изложенной гипотезой проводимости, представляет собой одного из трех "китов", на которых покоится и вся изображаемая мной картина мира. И хотя я не покушаюсь ни на один из иудейских символов веры, однако щепетильность затрагиваемой темы более, чем очевидна. Итак:
"Обрезывайте крайнюю плоть вашу: и сие будет знамением Завета между Мной и вами".
/Бытие, 17:11/
Та справедливой мысли дальность,
Что скрыта в нашем обрезании,
Есть объективная реальность,
Даруемая в осязании.
/И. Губерман/
Как известно, в хирургическом отношении процедура обрезания не представляет собой ничего особенного. Как ритуал или обряд, обрезание – причем не только в наиболее известной всем форме – было распространенным явлением среди многих народов еще задолго до "аннексирования" его евреями. Тогда почему же этот далеко не исключительный акт стал основой завета Бога с евреями, то есть события именно исключительного в мировой истории? Попутно возникает и подозрение: почему такой естественный вопрос не обсуждался – или же очень немного обсуждался – во множестве еврейских произведений – литературных, философских, религиозных? Неужели все так ясно, что не требует отдельного разговора? В книге Д. Харриса "Евреи и мир" говорится: "Если у еврейской матери рождается сын, то на восьмой день его жизни, независимо от того, приходится ли этот день на праздничный, совершается обряд обрезания. Этот обряд (брис мила) символизирует вечное соглашение между Богом и первым евреем Авраамом и всеми его потомками... Церемония считается радостным событием, отпраздновать которое собираются родственники и близкие друзья...
В знак подчинения Божьему завету Авраам совершил обряд обрезания на 13-летнем Ишмаэле и всеми домочадцами мужского пола. Когда Исааку было дней, отец сделал обрезание и ему. Божий завет должен передаваться через Исаака, не через Ишмаэля."
Итак, обрезание было завещано евреям задолго до вручения скрижалей Ветхого завета и явилось, таким образом, главным "знаком отличия" избранного народа. Причем, скорее всего, требование обрезания не было таким уже внезапным для евреев, иначе бы оно вызвало у них протест, обязательно нашедший хоть какое-то отражение в текстах Библии. Видимо, многие евреи, так же как египтяне и некоторые другие народности, обрезались уже давно – так что договор с Богом отражал лишь узаконенность этого привычного акта с четким указанием в отношении 8-дневного срока.
У многих народов, практиковавших обрезание, оно имело смысл посвящения мальчика в мужчину, – и производилось в соответствующем возрасте. Другое значение обрезания – гигиеническое, так как смегма, накапливаясь под крайней плотью, способствует воспалительным процессам и даже может обладать канцерогенными свойствами. Оба этих аспекта могли лежать и в обосновании еврейского ритуала, но все же с некоторыми отличиями. Как отмечает проф. И. Кон в своем "Введении в сексологию": "у некоторых народов (например, у евреев) обрезание не связано с инициацией и делается задолго до полового созревания." Так что одна только гигиена вряд ли могла придать этому обряду тот исключительный смысл, который он приобретает в качестве завета с Самим Богом. Возможно, жрецами – или кем-то еще – было ухвачено какое-то незримое, но огромной важности достоинство древнего ритуала, позволившее возвести его в высший ранг святости. Но прежде надо заметить, что обряд обрезания мог быть языческим священным актом до принятия евреями монобожия: крайняя плоть мужчины приносилась в жертву одному из богов; с переходом к вере в Единого – т. е. универсального – Бога и сам обряд приобрел такой же универсальный смысл. Но и это вполне справедливое суждение не служит опровержением существования некоего, глубоко заложенного психо-физиологического механизма, дополняющего (если только не предваряющего) религиозно-ритуальную сторону процесса. То есть отмеченной выше святости должен сопутствовать определенный практический элемент, носящий при этом не столько телесный, сколько ментальный характер.
Постоянно скапливаюшаяся под крайней плотью смегма (если плоть малоподвижна в силу физиологической конституции или болезненного отклонения) способна производить раздражающий – в столь чувствительном месте! — эффект. В случае же дефектного сужения крайней плоти (так называемый фимоз) обнажение головки члена либо затруднительно, либо вообще невозможно, – что приводит зачастую к воспалительному процессу. В этом последнем случае функция обрезания вполне целесообразна, в других же случаях – спорна или, по крайней мере, неочевидна. Ведь добиться просто гигиенического эффекта можно было бы и соответственно простыми мерами (например, омовением), придав им для гарантии ритуальный характер и не покушаясь при этом на Божественную мудрость природы. В самом деле, очень сомнительно, чтобы мудрая природа (не говоря уже о Боге) неосмотрительно создала не просто лишний – как в случае аппендикса, – но и прямо вредный для здоровья кусочек плоти; так что, скорее всего, какое-то положительное значение он все же имеет. А, следовательно, обрезание мужчину чего-то еще лишает. Специалист по технике половой жизни Роберт Стрит считает, что "обрезание не преследовало никаких практических целей в половой жизни", имея в виду как сомнительность его гигиенического аспекта, так и некоторые негативные следствия при половом акте. Стрит, в частности, указывает на снижение получаемого женщиной удовольствия при отсутствии у мужчины крайней плоти. Однако в те давние времена, не просвещенные еще феминистскими откровениями, этот аргумент вряд ли мог быть использован против обрезания – скорее, наоборот. Гораздо более важное (а с моей точки зрения – принципиальное) значение имеет наличие или отсутствие крайней плоти для самих мужчин.
Легче всего предположить, что это значение предохранительное: защитить чувствительный участок тела от внешних воздействий. На самом же деле, если бы природа преследовала такую цель, она бы, скорее, наоборот, изначально лишила мужчину крайней плоти: без нее головка члена неизбежно грубеет и приобретает требуемые защитные свойства. Ценой такой защиты является снижение половых ощущений у мужчин (что, впрочем, ведет к удлинению полового акта – обстоятельства, положительного для половой жизни). Так что природное назначение крайней плоти, видимо, самое прямое: сохранить повышенную половую чувствительность мужчины с целью поддержания природного рефлекса продления рода. Более тонкой и нежной физиологической конституции должна соответствовать и более тонкая психическая реакция – и не только при половом акте. Эту реакцию, может стимулировать, плюс ко всему, накапливающаяся смегма.
Все это дает себя знать в детском возрасте, когда сексуальные ощущения уже чуть ли не доминируют, но еще недостаточно осознаются. Раздражение в известном месте может быть и несколько болезненным, но почти всегда – приятным. С "технической" стороны оно может стимулировать привычку к онанизму, но, что касается материальных последствий, оно может быть гораздо более знаменательным. Нетрудно представить себе состояние ребенка, у которого все время "что-то" приятно щекочется. Так как довольно рано ассоциируемое с противоположным полом ощущение до конца не осознается, то оно и уходит в подсознание, формируя тип личности, гораздо более склонный к аморфным рассуждениям, мечтательности и расслабленности, чем к действию. И, следовательно, обрезание должно действовать противоположным образом, создавая тип человека, отмеченного жестоковыйностью и богоборством.
А если сказанное выше покажется кому-то неубедительным, то напомню хотя бы, что первостепенность обрезания удостоверяется не кем-нибудь, а, прежде всего, самим Богом: "Необрезанный же мужеского пола, который не обрежет крайней плоти своей, истребится душа та из народа, ибо он нарушил завет Мой." Вторым удостоверяющим обстоятельством может служить фактически вся теория Фрейда, с выводом которой о том, что "вся история человечества есть не что иное, как борьба различных компонентов сексуальной конституции человека", мы пренебречь не можем, даже и не полностью ему доверяясь. Но стоит только принять это во внимание, как высшая мудрость (Бога) становится очевидной – как в контексте истории вообще, так и в истории с обрезанием в частности. Понятно, что не один Фрейд (с которым можно и вообще не соглашаться) служит основанием для такого рода "удостоверений". Скажу для определенности, что лично мой "фрейдизм" – в признании первостепенной важности именно младенческого срока обрезания, совершаемого еще до появления откладываемых в подсознании сладострастных ощущений. Кроме того, я даже не настаиваю на том, что обрезание создает однозначно характеризуемый тип личности, – нет, оно образует всего лишь качественную предпосылку развития характера, его эмоциональную направленность, далее реализуемую, однако, всей традицией Торы. Вот в чем сила этой предпосылки – а не в ее воплощении в том или ином индивидууме, в котором требуемая реализация может и не осуществиться. Понятно, что это и не необходимо, ибо целью (Бога?) является не тиражирование единого "жестоковыйного" типа, а выработка соответствующего народного сознания, становящегося духовным орудием Бога (напомню, что Ему, не обладающему физическими атрибутами, требуется "посредническая" субстанция для управления физическим миром). Короче, Договор обеспечил многовековой материальный базис, надстройкой к которому явился закон Моисея, преобразовавший жестоковыйного еврея в человека действия, земного "агента влияния" Самого Бога. Сказано в книге Исхода: "Будете у Меня царством священников и народом святым", – но эта высокая миссия не означает "лучшести" как некоей моральной характеристики (и, действительно, этого нет в священных тестах), фактически ограничиваясь требованием жесткости "чугунного ядра" (по выражению Л. Аннинского) при разумной гибкости формы. Прямолинейное же понимание будто бы вытекающей из еврейской избранности добродетели вводит в заблуждение и самих евреев и их оппонентов. Если для евреев такая добродетель исчерпывается соблюдением предписаний Торы, то примером ошибочного толкования избранности как "лучшести" (естественно приводящей к ее отрицанию) являются вполне, вроде бы, здравомысленные суждения Вас. Шульгина: "Я отдаю евреям все должное. Народ этот обладает самыми разными способностями; во многих отношениях достоен всяческого подражания – хотя бы в том отношении, что евреи искренне любят друг друга; народ этот обладает огромной волей и удивительной выносливостью; его природе свойственна великая трудоспособность, ненасытная любовь к деятельности (вспомним М. Бубера – Я. М.); нервная сила его необычайна, и в этом отношении он превосходит, кажется, другие народы, но...
Но все же в Пастыри Добрые, которые вытащили бы русский народ из глубокой пропасти, в Учителя Духовные я не взял бы современных евреев... Почему? Не знаю. Я так чувствую. Логика тут не причем... (Выделено мной. Я. М.).
Благости в еврействе я не ощущаю... Рад бы снова склониться перед апостолами из евреев, перед которыми мы уже преклонялись... Но где же они, эти люди, уже переставшие быть людьми с тех пор, как Дух святой зажег нимб над их головами? Для того, чтобы отдаться евреям как вождям, для того, чтобы спокойно и радостно взирать, как евреи захватывают командные высоты психики, надо нечто большее. Надо почувствовать их моральное превосходство над собой. Надо ощутить, что они не только сильнее, но и лучше нас. Надо почувствовать, что мы – дети, жестокие, как все дети; они же проникнуты мудростью, которая всегда приводит к Любви. Или, наоборот, мы – запутавшиеся взрослые; они же напоены той детской Простотой, которая всегда приводит к Мудрости. В том или ином аспекте они должны быть выше нас. Не отдельные евреи, а вообще евреи, как нация, как раса... Если евреи действительно лучше – пусть так и будет. Но если нет?"
Несмотря на заметную предвзятость, Шульгин все же искренен в своем сомнении относительного морального превосходства евреев. Ошибка здесь именно та, о которой говорилось выше: евреи избраны вовсе не потому, что они лучше других: они, как никто другой, подходят на роль "соли земли" или "вечной закваски в огромном мировом брожении" (А. Куприн). И, будучи уже избранными, в своей прямой причастности к Закону, евреи приобрели и те положительные свойства, о которых говорит и сам Шульгин, – а это уже пример для подражания.
Но главное все же не это, то есть не прямое "пастырство", – а, прежде всего, именно распространение Единобожия среди народов мира. И нетрудно убедиться, что эту свою основную задачу евреи уже выполнили – через христианство и ислам (мусульмане, правда, вместо Ветхого завета имеют собственную священную книгу "Ислам", – зато даже имя мусульманского Бога "Аллах" происходит от "Элохим" – одного из двух главных имен Единого Бога евреев). Но монотеизм евреев – не только в этой главной идее, ибо в своем земном преломлении он является грандиозной системой морали, квинтэссенция которой сосредоточена в 10 заповедях; вот это и есть то еврейское духовное учительство, которое из-за почти неизбежной для русского человека (хотя бы в малой степени: "Я так чувствую. Логика тут ни при чем") предубежденности – при всей своей порядочности – не заметил Василий Шульгин.
Умный человек Шульгин в данном отношении не столь думает, сколь "чувствует". Чувствует же он, подобно упомянутому им почтовому голубю (и вопреки собственому представлению о себе как о "политическом", то есть рациональном антисемите), некую враждебность в евреях и даже, более того, таинственную и беспощадную силу, способную разрушить все то, что ему дорого как русскому — то есть национальному и иррациональному – человеку. Так что мы неизбежно возвращаемся к тому, что всегда было сопутствующим и определяющим фактором еврейской истории – иррациональному антисемитизму. Признавая неотрывность этой специфической формы ненависти от еврейской нации и сопоставляя ее с еврейской избранностью, значимостью и живучестью, нетрудно придти к мысли о необходимости антисемитизма в качестве "вечного двигателя" еврейской (а через это – и общечеловеческой) истории. Но так как даже иррациональная ненависть не произрастает на пустом месте и нуждается – хотя бы для самооправдания – в источнике, то евреи, по-видимому, должны обладать набором качеств, прямо или косвенно питающих это враждебное и разрушительное для них чувство. И, по неисповедимым путям Господним, как ни ужасна эта ненависть в каждом отдельном случае, в целом она идет евреям на пользу, ибо, как отмечал французский телолог Жак Маритен: "Вызывать к себе ненависть всего мира – вот в чем слава евреев". И так же, как, например, костер может быть и раздут, и задут бушующим над ним ветром, но зато никак не возможен без собственного источника горения, – так и антисемитизм должен прежде всего иметь внутреннй источник и уже только потом – раздувающий его "ветер".
Обрезание (мы еще о нем не забыли) само по себе не есть этот источник, но оно имеет к нему самое прямое отношение, препятствуя образованию созерцательного и расслабленного характера – и тем самым способствуя формированию "человека действия". Повышенная активность евреев на "чужих" территориях сама по себе уже способна вызвать раздражение "коренных" жителей: "Евреи суть сильная нация, очень бесцеремонно проталкивающаяся наверх в каждой стране; по этой причине другие нации так или иначе евреев "осаживают" к низу..." (В. Шульгин). Сами же евреи этой "бесцеремонности" далеко не всегда замечают: хотя их развитой интеллект вполне способен к самоосознанию, но его (еврейского интеллекта) утилитарный характер подталкивает их к "действию" и к "получению". И стимулируемое обрезанием снижение уровня "созерцательности" соответственно усиливает рациональное отношение к жизни, формулируемое как "контроль разума над чувствами" и лежащее в глубинах еврейского духа, – о чем в основополагающей книге хасидизма "Тания" сказано такими словами: "Самое главное – подчинить себе свою натуру, что в левой полости сердца, и овладеть ею с помощью Света Всевышнего, освещающего божественную душу, находящуюся в уме, – властвовать над сердцем, размышляя в уме о величии Эйн-соф".
Легко возразить, что не только иудаизмом провозглашается власть ума над сердцем, – но ведь я к тому и веду: в иудаизме эта доктрина не только высказана словесно, но и подкреплена телесно, причем в масштабе нации. В этом весь иудаизм: устремляясь умом к Богу, всей плотью крепко цепляться за Землю.
Таким образом невинное обрезание относится к тем "малым причинам", от которых бывают великие следствия и, введя его в качестве основной заповеди, евреи убили сразу обоих зайцев – мира материального (гигиена) и мира духовного (рацио), – но, по закону сохранения, неизбежно что-то потеряли в более тонких сферах ("Весь дом Израилев с крепким лбом и жестоким сердцем". – Иез., 3:7,9), заработав при этом соответствующую их особости и "самую сильную ненависть в истории человечества" (Э. Флэнери).
Парадокс, хотя и очень понятный, здесь в том, что в самой этой убийственной ненависти – секрет выживания и преуспевания еврейской расы: ненависть надежней всего другого сплачивает и организует евреев, воспитывая в них необходимые "бойцовские" качества; и потому последовательным антисемитам для "окончательного решения еврейского вопроса" надо было бы заменить свою ненависть любовью – что абсурдно.
Хочу при этом напомнить, что считаю обрезание не единственной, а одной из двух ключевых предпосылок существующего еврейского духа. Другой такой предпосылкой является, без сомнения, еврейский Закон; он закрепил и ввел в строжайшие рамки завещанную Аврааму и его сыновьям ментальность, сформировав новое для того времени человеческое качество: Законо-Богопослушание. Уже жертвоприношение Авраама, безропотно отдающего Богу единственного и любимого сына, символизирует максимальную подчиненность человека идеальному, но бездушно-отвлеченному началу. Очень интересно пишущий "на еврейскую тему" профессор физики А. Воронель в статье "О национальном характере" чересчур беспечно, по-моему, определяет Закон как "презумпцию свободы воли" – разве что в свете толкуемой им дальше осознанной необходимости. Само существование Закона с его 613 запретами и повелениями, да еще на примере с безропотным рабом Божьим Авраамом, приводит, скорее, к "презумпции несвободы." По сути, нет здесь даже и осознанной необходимости, ибо необходимость, в силу многовековой привычки, становится для большинства евреев фактически неосознанной. Скорее, все же не Закон, а обрезание, лишив евреев излишнего детского беспокойства, придало их духу конкретный, деятельный характер, основанный на проявлении свободы воли. Впрочем, оставляя за собой право на ошибку, готов допустить свое неверное понимание Воронеля, из двух слов понятия свободы воли диалектически выделяющего именно второе слово, тождественное не с вольницей, а, наоборот, с духовной силой, – но это как раз тот случай, когда благодаря обрезанию мечтательный идеализм уступает место отмеченному А. Воронелем (со ссылкой на М. Бубера) повышенному реализму евреев.
"Несуществующий Израиль следует искать в самой сердцевине мировой структуры, которую он поддерживает и которой он движет. Подобно чужому ферменту, впрыснутому в тело, он не дает миру покоя и учит его неугомонности; он не успокоится, пока мир не обретет Бога"
/Жак Маритен/
Действие названных выше двух предпосылок (Закон и обрезание) еврейского духовного склада может быть более глубоко обосновано аналогией с хорошо известным явлением электрической проводимости, в отношении которой все вещества в природе делятся на проводники, непроводники (диэлектрики, изоляторы) и полупроводники. Во всех трех случаях проводимость обеспечивается наличием свободных электрических зарядов, носителями которых в большинстве случаев (в твердых телах) являются отрицательно заряженные частицы – электроны. Вспомним поведение этих веществ при наличии и при отсутствии электрического поля.
a) Проводники. Типичные проводники, к которым прежде всего относятся металлы, состоят из плотно "упакованных" и расположенных в строгом объемном порядке атомов – так называемая кристаллическая решетка. Сами же атомы, как известно, состоят из относительно малого по размерам положительного ядра и электронной оболочки, в которой число отрицательных частиц – электронов равно числу положительных частиц атомного ядра, то есть его заряду – чем и создается устойчивость атома в целом. Атомы при этом скомпанованы настолько тесно, что их электронные оболочки частично перекрываются, обобщая некоторое количество внешних электронов. Такие частицы, не принадлежа никакому конкретному атому, становятся свободными – в пределах кристаллической решетки – и легко перемещаются по всему объему проводника. Но эта свобода проявляется лишь при отсуствии электрического поля. Если же подключить концы проводника к полюсам источника, иначе говоря, включить проводник в цепь, то под действием напряжения свободные электроны, вмиг потеряв свою свободу, дружно устремятся к единой цели – в направлении положительного полюса источника. Будь эти частицы нейтральными, они бы ничего не почувствовали, но именно заряд определяет их "поведение", то есть скорость и направление движения. Мы видим, что в рассмотренном случае проводник осуществляет свою основную роль: проводит электрический ток.
Но возможна и другая ситуация: проводник не подключен к полюсам, а просто помещен в пространство, заполненное электрическим полем, например, между двумя пластинами заряженного конденсатора. В первое мгновение, как и в предыдушем случае, электроны устремятся к положительно заряженной пластине, но так как контакта с ней нету, то все электроны скапливаются на ближнем к этой пластине конце проводника, образуя на нем суммарный отрицательный заряд. На другом, лишенном электронов конце проводника, образуется, соответственно, суммарный положительный заряд. Таким образом в проводнике создаются собственные полюса и собственное (внутреннее) поле, противоположное внешнему и взаимно с ним уничтожаемое. Получается как бы парадокс: внутри электрического проводника, помещенного в электрическое поле, электрическое поле отсутствует. Но, как мы видим, объяснение этому "парадоксу" очень простое, а само же это явление широко используется на практике для создания экранов от электромагнитных полей.
b) Непроводники (изоляторы). Они представляют собой очень широкий класс веществ: керамика, резина, камень, дерево и т. д. Внутри таких веществ атомы, как и в металлах, расположены очень плотно друг к другу, но зато безо всякого порядка, без кристаллической решетки: электронные оболочки разных атомов не проникают друг в друга – и свободных электронов не образуется. Поэтому при попытке включения непроводника в электрическую цепь, тока в ней не возникает, цепь остается разомкнутой – в чем, конечно, ничего странного нету.
Гораздо более интересно ведет себя непроводник в изолированном состоянии, то есть будучи бесконтактно помещен между двух полюсов электрического поля. Атомы непроводника по-своему реагируют на внешнее поле: электронная оболочка эллиптически вытягивается, образуя так называемый диполь – растянутый атом, на одном краю которого преобладает отрицательный заряд из электронов оболочки, а на другом – доминирует положительный заряд атомного ядра. Сами диполи в твердом веществе перемещаться не могут, но, прочно сидя на своих местах, при появлении внешнего поля разворачиваются и ориентируются вдоль этого поля, в противоположном ему направлении. Но, в отличие от проводника, у которого заряженные частицы в присутствии поля располагаются по краям, у диполя они лишь несколько смещены по отношению друг к другу в пределах своих атомов – и потому их суммарное внутреннее поле относительно невелико и не полностью уничтожает внешнее, а лишь в то или иное количество раз, в зависимости от структуры данного вещества. Это число, называемое диэлектрической проницаемостью, для воды, например, равно 81 – это довольно большое число, поэтому вода считается сильным диэлектриком.
При значительном внешнем поле часть электронов может оторваться от родных атомов и, устремляясь к полюсу источника, образовать кратковременный, но очень интенсивный поток, под действием которого диэлектрик разогревается и даже может быть разрушен – так называемый пробой диэлектрика.
c) Полупроводники. Сюда относятся германий, кремний, селен, а также некоторые соединения элементов, у которых, в отличие от металлов, с повышением температуры проводимость не уменьшается, а увеличивается: при низких температурах полупроводник ведет себя как изолятор, а при высоких – как проводник; такое двойственное поведение объясняется его структурой.
Каждый атом полупроводника соединен с соседним двумя (по одному от каждого) электронными связями, которые с повышением температуры ослабляются и разрываются, а электроны, лишившись "своих" атомов, становятся свободными. Чем выше температура, тем больше свободных электронов – и тем выше проводимость. Этот вид проводимости, обусловленный движением как свободных электронов, так и положительных зарядов (так называемых дырок, образуюшихся в местах ухода электронов), называется собственной проводимостью – в отличие от примесной, возникающей при добавлении к проводнику некоторых веществ, многократно увеличивающих незначительную до этого собственную проводимость. Это положение особенно важно в электронной технике: даже ничтожное количество примесей в результате образования новых связей создает очень большое приращение числа свободных зарядов – электронов и дырок.
................................................
Этих немногих сведений по физике, в основном, достаточно для построения той модели еврейской проблемы, в которой ключевым понятием также является проводимость, предоставляющая, на мой взгляд, не просто внешнюю аналогию, а фактически идентичную картину воздействия определенных "полей" на соответствующие "заряды".
Как мы уже видели, еврейский вопрос неотделим от иудаизма, то есть прежде всего от провозглашенной евреями идеи Единого Бога. Ничего необычного нет, например, во фразе: "Еврейство явилось проводником монотеистической веры", – напротив, фраза эта достаточно расхожа и банальна и может вызвать возражения лишь на фоне того, что я придаю ей специфическое значение. Но если уж такова функция евреев в этом мире, то их резонно назвать народом-проводником (монотеизма). И поскольку со времен Завета евреи отделились от всех других народов, то это разделение можно видеть в том, что эти "другие народы" (по-еврейски "гои") являются, соответственно, народами-непроводниками.
Здесь я использую одно упрощение, носящее на первый взгляд расистский характер, однако являющееся таковым лишь в определенном контексте, в целом же не более расистское, чем иудейское разделение человечества на евреев и гоев. Я имею в виду противопоставлене арийцев и неарийцев, основанное на теории Гобино и его последователей. Заведомая предвзятость этой теории делает ее ненаучной, но вот, в частности, утверждение Гобино о том, что расы отличаются не только физически, но и духовно, не лишено смысла. В самом деле, мы постоянно говорим о еврейском, о русском, об американском характере (или духе), но любое выраженное разделение по этому признаку принимаем за проявление неприязни, т. е. за расизм. И в самом деле, если есть разный характер у людей – и даже у собак и у кошек, – то почему ему не быть у целых народов? И именно в случае народов, а не индивидов, характер имеет уже не столь генетическую, сколь духовную определенность (и даже предопределенность), т. е. является духом.
Таким образом, разделение на арийцев и неарийцев, вслед за Гобино и Чемберленом, распространилось не только среди откровенных расистов, но и среди вполне положительных мыслителей, таких, например, как еврейский ученый М. Гесс. Просто такое разделение, во всяком случае, до полной компрометации арийской идеи фашистской практикой, оказывается удобным способом поляризации двух систем мировоззрений, двух способов существования. И даже – возможно, из-за схождения крайностей – не всегда удается отличить "хорошее" от "плохого". Например, не зная автора следующего изречения: "Вся прошлая история развивалась благодаря расовой и классовой борьбе. Расовая борьба есть нечто первичное, классовая – вторичное", легко податься соблазну приписать его какому-нибудь идеологу национал-социализма, в то время как принадлежит оно уже упомянутому М. Гессу. И, действительно, ничего нет страшного в этой мысли, тем более, что в иные исторические периоды она выглядит и вовсе бесспорной. А если небезизвестный Адольф Шиккльгрубер утверждал, что "прямую противоположность арийцу представляют иудеи", то он наполнял свою фразу совсем иным смыслом, не утраченным, впрочем, и в наше время. Так, современный литератор Ник. Тетенев считает, "что в мире доминируют два духа: арийский, православный, так сказать, и иудейский".
В чем же тогда отличие двух духов? В своей книге "Рим и Иерусалим" М. Гесс пишет: "Аскетическая тенденция индогерманской расы, созерцательный характер которой никогда не побуждал ее вести активный образ жизни, в конечном счете выражает себя в полном отрешении от жизни, в отрицании жизни (т. е. в брахманизме и буддизме). С другой стороны, евреи от начала своей истории и в продолжение всех бурь своего изгнания упорно придерживались своей миссии, а именно стремления освятить не только индивидуальную, но и социальную жизнь человека, чтобы подготовить человечество к наступлению мессианского времени. И даже сама святость жизни, которую проповедует иудаизм, является по своему содержанию лишь созерцательным эгоизмом, от которого человеку мало пользы. Всякое стремление к лучшему бытию, действительному или идеальному, в этом мире или в будущем, представляется этому созерцательному эгоизму чистой несуразицей,... чем христианство отличается от иудаизма, а именно в христианском презрении к земной жизни".
Еврейское избранничество сразу же стало палкой о двух концах, ибо преломляясь на границе двух сред (чужой и собственной), оно вело к нетерпимости, которая редко бывает односторонней. Если, как пишет Ян Коллар в статье "О литературной взаимности": "Евреи называли другие народы "гоим", что значит язычники, нечистые, рабы, враги; они ненавидели каждого, кто не был евреем", – то, в ответ, и "гойское" мировоззрение нашло себя в "арийской идее", которая в своей антиеврейской подоплеке фактически есть отражение "еврейской идеи" не только в кривом, но и в увеличивающем – пропорционально соотношению евреев и неевреев – зеркале. "Гоим" (неевреи), конечно, более широкое понятие, чем "арийцы", но ведь и последние, в свою очередь, могли расширять понятие "евреи", назвав таковыми всех "неарийцев" и приходя к интуитивному заключению, что "кругом одни евреи...”
Отметив еше раз "созерцательный характер индогерманской расы", т. е. ариев, а также их "аскетическую тенденцию", признаваемую М. Гессом, вспомним, что именно эти свойства евреи постарались изъять – следуя Божьему завету – из своего народного духа с помощью общедоступной хирургической процедуры. (Картина, конечно, не столь однозначна – хотя бы по естественным причинам, ибо у многих мужчин от природы головка полового члена в обычном состоянии открыта; если моя гипотеза верна, то в массе своей такие люди, даже и "арийцы", тяготеют к еврейскому духовному типу, вытекающему из контроля разума над чувствами). Итак, евреи ("проводники" — монотеисты) и неевреи – ("непроводники" – язычники) – такова многовековая раскладка метафизически противостоящих сторон человеческого духа. Но можно сказать, что все это общие слова, не уяснив предварительно конкретного содержания того, что служит элементарными "свободными зарядами" духовного поля. Как ни странно, за ответом далеко идти не приходится: на ум легко приходит аналогия между физическим полем и полем Божественного Света (ПБС). Известно, что любое поле проявляет себя действием на заряженные частицы этого поля, являющиеся в то же время его локальными источниками. С какими же "частицами" должно взаимодействовать ПБС? Прежде всего ясно, что духовному полю могут соответствовать духовные же "частицы". Как я уже писал раньше, они могли образоваться на одном из этапов Раздувания, в процессе квантования образовавшегося семимерного духовного пространства. Это еще не значит, по-видимому, что все эти духовные "частицы" тоже обладают всеми семью измерениями: в столь сложном пространстве, скорее всего, возможны такие элементы, число измерений которых варьируется в пределах от пяти до семи, но не меньше пяти, так как из четырех измерений состоит уже физический мир. Всего, следовательно, возможно четыре типа миров – четырех, пяти, шести и семи измерений, – что, как видим, соответствует количеству и "качеству" миров в Каббале.
Дальнейшие предположения не могут быть мной на данный момент серьезно обоснованы, однако все же желательно составить представление о духовной "частице", как о реальном элементе соответствующего мира. Такая "частица" не может иметь ни размеров, ни массы, ни пространственной локализации, ни любой, связанной со временем формы существования. Структурность, эволюция, время жизни, скорость перемещения и т. д., не являются ее характеристиками, что, впрочем, зная странности даже и вполне материальных микрочастиц, не так уж удивительно. Тем не менее духовные миры как бы сотканы из таких эфирных фрагментов, образуя в "чистом виде" то, что в Каббале называется ангелами, а в состоянии, так или иначе опосредованном через мир человека – душами. В связи с этим интересно было бы поговорить о реинкорнации, то есть переселении душ, но изо всех духовных тем эта, пожалуй, наиболее спекулятивна, допускающая любые сочинительства. В принципе же, исходя из разных эзотерических представлений, реинкорнация не представляется логически невозможной. Более того, она хорошо укладывается в единую духовно-физическую картину мира. Так что верующим в переселение душ приходится опасаться лишь одного: наивного убеждения в том, что в прошлых воплощениях им доводилось бывать той или иной великой личностью. Но, во-первых, на всех желающих великих душ бы просто не хватило, а во-вторых, нынешнее прозябание души на фоне былого ее величия означало бы лишь понижениее ее духовного статуса, чем хвастаться, разумеется, глупо. По теории же реинкорнации целью множества перевоплощений является именно духовный рост, приближающий человека к Богу, но в чисто духовном мире, лишенном времени, к сожалению, невозможный. В то же время материя, предоставляя духовности возможность эволюционирования, в силу эгоистической своей природы ("желания получить"), стремится к собственной доминанте, приземляя и извращая Божественную основу души. Этот момент очень понятно вытекает также из обсуждаемой здесь и далее гипотезы проводимости, к которой мы сейчас и возвратимся...
Каждую душу можно условно представить как атом мира духовного, но, по крайней мере с той оговоркой, что душа, в отличие материального атома, не имеет пространственно-временной определенности. Душа локализована не пространственно, а психически, выражая собой более или менее сформированное Я индивида. Пространственная "размытость" души, кстати, не противоречит современным научным представлениям, ибо подобной "размытостью", хотя и в некотором объеме, обладает и вполне материальный электрон внутри столь же материального атома. Но эта, подобная квантово-механической, неопределенность достигает в духовном мире полной логической завершенности: душа "одновременно" и нигде, и везде – не в силу статистической вероятности, а по сути своей природы.
Так же как атом не является элементарным образованием, так и душа образована определенными фундаментальными и воистину исходными элементами, именуемыми в Каббале "желанием получать" и "желанием давать" (Я здесь ссылаюсь на Каббалу, но привожу собственные построения – так что допускаю возможное недовольство каббалистов). В самом деле, все мировое бытие можно представить в виде непрерывного процесса получения и отдачи, иначе говоря, обмена. При этом с "желанием отдать", т. е. имманентно присущей Богу потенцией бытия, связано преимущественно духовное начало, а с "желанием получить", являющимся фундаментальным движителем Вселенной, – материальное начало. Если пока не вдаваться в различные варианты взаимопроникновения этих "желаний", то такое разделение можно принять за основу. Можно также сказать, что в отсутствие внешних воздействий (духовных полей) душа представляет собой сбалансированную систему двух противоположных "желаний", подобную системе из положительного атомного ядра и отрицательной электронной оболочки. Сущность "желания получать" — активность, действие; сущность "желания отдать" — потенция, созерцательность. Так как "желание отдать" пассивно и не может реализоваться без активного встречного "желания получить", то оно должно вырабатывать в себе некоторые качества, могущие вызвать это "желание". Проще говоря, "желание отдать" выступает как пассивно-стимулирующее начало, а "желание получать" – как волевое.
aa) Народ-проводник. По аналогии с электрическим проводником рассмотрим случаи как непосредственного "включения проводника в цепь", так и его бесконтактного помещения в поле, каковым в нашей аналогии и является поле Божественного Света (ПБС). Остается лишь уточнить структуру самого "проводника". В роли кристаллической решетки, ответственной за "поведение" частиц в физическом проводнике, здесь выступает Закон с его 613 запретами и повелениями. В условиях близкого духовного родства евреев (в металлах – так называемый "ближний порядок" атомов), порождаемого Законом и подкрепляемого антисемитизмом, происходит объединение активных компонентов души (в металлах – электронные оболочки атомов) при строгой подчиненности Закону пассивных компонентов, образующих центры "кристаллической решетки".
"Включенность в цепь" состоит в строгом исполнении всего религиозного ритуала, обеспечивающего 100-процентную принадлежность к еврейству – и душой, и телом. Реально это далеко не всегда осуществимо. Разрушение Храма означало наряду с физической катастрофой также и духовный кризис идеала, оставшегося только в относительно небольшом числе душ, сохранивших дух и значение проводников Божественного Света. Активной компонентой этих редких душ является сохраненное в прежней чистоте "желание получить", направленное к Богу, то есть к приобретению чистой духовности. В нашей материальной аналогии этому соответствует явление электрической сверхпроводимости, когда – благодаря квантовым эффектам – всякое физическое сопротивление полностью исчезает.
Другие же души – а их очевидное большинство, – хотя и ощущают свое "еврейское избранничество" в силу различных наследственных, бытовых, идейных и т. п. факторов, служащих различными проявлениями ПБС, прямой связи с еврейской духовностью не имеют и, следовательно, могут быть отнесены к проводникам, находящимся в поле Источника, но не "включенным в цепь". Их активные составляющие, т. е. свободные воли, направляемые "желанием получить", создают внутреннее поле, равное и противоположное внешнему, что и приводит к исчезновению ПБС внутри такого проводника. Полное же отсутствие Божественного Света (бездуховность) приводит к столь же полному присутствию ("засилию") материи.
Мы приходим здесь к парадоксальному заключению: евреи, избранная Богом нация, оказывается вовсе лишенной в душе Божественного Света, Бога. Несколько смягчаю этот неприятный вывод напоминанием о том, что речь идет все же не о всех евреях, а о той их (очень большой) части, которая "не подключена" к Источнику, хотя и пребывает в Его поле; иначе говоря, эта основная масса еврейства, обладая коренным признаком национального духа – свободой воли, в то же время настолько рационализирована, что воспринимает одни почти физические реалии, даже Бога оценивая с точки зрения Его полезности (что свойственно не только евреям, – но по иным метафизическим причинам, о которых будет сказано позднее). Такое метафизическое объяснение хорошо согласуется с учением о Шехине, т. е. Божественном присутствии, которого еврейство лишилось со времен разрушения Храма, – но к которому оно должно вновь возвратиться.
Специфическое отсутствие Бога в душе (т. е. ощущения Бога, а не Его умственного осознания, которое как раз у евреев выражено наиболее четко – прежде всего в Каббале) отмечалось уже не раз умными наблюдателями, к которым я отнес бы прежде всего немецкого еврея Отто Вейнингера, принявшего христианство и покончившего с собой в возрасте 23 лет. Рекомендации Николая Бердяева: "Гениальный юноша!" – достаточно для того, чтобы отнестись к этому имени с уважением или, по крайней мере, с интересом. Эту оговорку я делаю потому, что хотя в известной книге О. Вейнингера "Пол и характер" всего одна глава посвящена евреям, но и этого оказалось достаточным для зачисления его в антисемиты. Что же такого ужасного сообщает миру этот "антисемит"?
"О Божественном начале в самом человеке, о том "Боге, который живет в моей душе", еврей ровно ничего не знает. Все то, что понимали под божественным Христос и Платон, Экгарт и Павел, Гете и Кант, и все арийцы, от ведийских священнослужителей до Фехнера... – все это еврею совершенно недоступно, он не в состоянии понять этого. Ибо божественное в человеке есть его душа: у абсолютного же еврея души нет. ("Тания" утверждает совершенно противоположное: "У каждого еврея, как праведника, так и грешника, есть две души", но гипотеза проводимости подсказывает, что противоречие здесь кажущееся – Я. М.). Поэтому вполне естественно, что в Ветхом завете отсутствует вера в бессмертие. Как может человек ощутить потребность в бессмертии души, раз у него ее нет!"
Приведу и другие изречения О. Вейнингера: "Евреи всегда были особенно предрасположены к механически-материалистическому пониманию – именно потому, что их богопочитание ничего общего с истинной религией не имеет".
"Еврей – индивидуум, но не индивидуальность; вращаясь в сфере низкой жизни, он лишен потребности в личном бессмертии: у него отсутствует истинное, неизлечимое метафизическое бытие, он не причастен к высшей, вечной жизни".
"Еврей ассимилируется со всем окружающим и ассимилирует его с собою; при этом он ничему другому не подчиняется, а подчиняет себе это другое".
"Еврей – человек неверующий... Религиозная вера направлена исключительно на временное абсолютное бытие, на вечную жизнь, как гласит язык религии. Еврей, в глубочайшей основе своей (см. предлагаемое мной метафизическое толкование – Я. М.), есть ничто, – и именно потому, что он ни во что не верит".
Итак, по Вейнингеру, еврей – духовное ничто. "Антисемитское" это утверждение, однако, буквально совпадает и с выводом из гипотезы проводимости – следует только уточнить, о какой духовности идет речь. Успехи евреев в интеллектуальной сфере неоспоримы. Но, как видно из Каббалы, весь этот интеллектуализм относится к духовности мира действия, т. е. к физическому миру. Высшая же духовность относится соответственно к высшим духовным мирам: созидания, творения и излучения, указывающих – по возрастающей – на степень причастности к Божественному. Это то чувство Бога (или мира иного), которое материалисту кажется сплошной фантазией – если не хуже. На таком (рационалистском) уровне мышления разум становится "завесой", скрывающей высшие миры от прагматического способа познания, весьма выигрышного, однако, в земном нашем существовании. В "завесу" превращается именно то преобладание разума над чувством, которым гордится иудаизм; и в результате действия "завесы" не всесильному разуму, а слабому чувству оказываются более доступными высшие миры – по крайней мере ближний из них, мир созидания, т. е. мир чувства. И только уже на очень высоком уровне преодолевается это препятствие – и тогда разум проникает в расположенный над миром созидания мир творения, т. е. мир чистого разума. На таком уровне интеллекта находятся, видимо, религиозные мыслители ранга В. Соловьева, С. Булгакова, С. Франка, Тейяра де Шардена или такие светские ученые, как Эйнштейн или Вернадский. Здесь мир предстает уже в своем единстве, не разделенный более на интеллектуальную и чувственную сферы. Однако высшего из миров, мира излучения, телесные существа достичь не в состоянии: туда возможен лишь частичный и временный прорыв в виде откровений, озарений, пророчеств... Так что проникновение в самые высокие миры уже не связано с еврейством или нееврейством, а зависит только от индивидуума. Наиболее ограничено еврейское представительство в мире созидания, но это означает, что речь идет не о всем еврействе, а о той значительной его массе, для которой мир действия определяет и физическое и духовное содержание жизни. Типичной, хотя и несколько утрированной, на современный взгляд, формой такого бытия, относящегося даже и не ко всей этой материализированной массе, можно считать традиционное еврейское местечко. Причем это даже не суррогат еврейского бытия, а, скорее, его концентрат, даже и не ограниченный местечком и временем (примером чего может служить Одесса или Брайтон-Бич). А в 1927 году очень дружественно относящийся к евреям акад. Вернадский, однако, отмечал: "Москва – местами Бердичев; сила еврейства ужасающая...". Но эта "ужасающая сила" в исконном еврейском материализме; материализм же – по нашей гипотезе – состоит в отсутствии ПБС в "проводнике". Конечно же, оно проявляется различно в местечковой среде и в среде светской или ученой. Но если в первом случае это почти само собой разумеется, то в других случаях отсутствие духовности должно было бы противоречить хотя бы известному уровню образованности этих кругов общества. Теперь, однако, понятно, что такая образованность и такая духовность есть принадлежность мира действия, с чем, например, и связаны слова О. Вейнингера о расположенности евреев к механически-материалистическому пониманию, или же мысли Вернадского, наблюдавшего приведенную выше картину, о том, что "идет разрушение невеждами, дельцами... Новый тип этого рода – евреи, получившие власть и силу. При всем своем филосемитизме не могу с этим не считаться". А я могу здесь добавить, что хотя разрушение, о котором упоминает Вернадский, действительно, – продукт эпохи, но причастность к нему евреев – извечная метафизическая коллизия.
Некоторые черты "проводника" поучительно рассмотреть в сравнении с "непроводником", поэтому мы вернемся к этому несколько позже; пока же остановимся на случае "включенности в цепь", то есть полной погруженности в иудейскую, строго отгороженную ото "всех прочих" среду обитания, над которой витает Дух Божий. В спокойном, рутинном состоянии, действуя на "заряды", Поле вызывает их равномерное (равномерность обеспечивается внутренним сопротивлением материи) движение вдоль проводника. то есть по линии действия Источника. Движение, связанное с преодолением сопротивления материи, и есть присущее еврейству действие, в данном случае направленное к Богу. Но, одновременно с нахождением в поле, еврей находится в миру, и как проводник, подвержен не только внутренним, но и внешним материальным воздействиям, в экстремальных ситуациях способным приводить к "разрыву цепи". Из физики известно, что электромагнитные волны возникают вследствие ускоренного движения электронов, в частности, в моменты замыкания и размыкания электрической цепи. Аналогичная ситуация возникает и в нашей интерпретации: в результате того или иного внешнего катаклизма внутреннее поле проводника, наподобие электромагнитной волны, выходит наружу. Можно предположить, что такого рода события произошли после 70-х гг н. э., в результате разрушения Второго Храма, когда трансформировавшийся в христианство иудаизм (как полагал Ф. Ницше, "христианин – это иудей вдвойне") постепенно стал достоянием многих "других народов". Можно отметить также, что в период разрушения Первого Храма (586 г. до н. э.) иудаизм еще не созрел до этого, зато почти точно через тысячу лет (Магомет родился в 569 году, а начал обосновывать свою веру в возрасте 25-30 лет), теперь уже совместно с ранее порожденным им христианством, заложил идеи монотеизма в основу новой, мусульманской религии. Итак, идея единобожия овладела и теми народами, природа которых испокон была языческой, то есть обладала совсем иной духовной структурой.
бб) Народы-непроводники. В идеале, по контрасту с проводником, непроводник (изолятор) не должен иметь ни кристаллической решетки, ни свободных зарядов. Здесь заряды существуют лишь в связанном виде, по типу электронов внутри атома. В нашем случае это означает равновесную связь между духовными "зарядами": "желанием получить" и "желанием дать" – это и есть их естественное состояние. Под воздействием внешнего поля атом, как известно, растягивается и превращается в диполь. Будучи в ПБС, "непроводник" ослабляет это поле в энное число раз, но никогда полностью его не уничтожает – в отличие от ситуации с "проводником". Отсюда и возникает у язычника ощущение "Бога, который живет в моей душе". В то же время, в результате "диэлектрической" ослабленности этого чувства у "непроводника", оно способно к дроблению цельного ощущения на множество его частных проявлений в образе кумиров или идолов. Таково язычество.
Тем не менее, вывод о большей, чем у монотеиста, чувственной религиозности язычника, вовсе не парадоксален: в конце концов он более "дикое" существо, он ближе к природе, чем к цивилизации; он не испытывает свою веру мыслью; его боги – это, в основном, мистифицированные и персонализованные силы природы. Но главное, все же, в том, что язычник видит (вернее, чувствует) Бога везде – в этом и есть содержание его повышенной религиозности. Язычник органично пребывает в поле Единого Бога, но в своем сознании дробит его на отдельных божков. Собственно, к такому же дроблению сводятся и арийские религии, буддизм и брахманизм. Не вдаваясь в детали этих верований, хочу лишь отметить, что классическое представление о язычестве и вообще о политеистических религиях как о поклонении божкам или идолам, неверно в том отношении, что принимает множество этих кумиров за их многозначность, в то время как все они – проявление Бога Единого, хотя и неосознаваемое самими поклонниками. Конечно же, любой частный божок силен только в своей области – будь то бог Луны или Солнца, или плодородия. Примитивный языческий бог напоминает, скорее, министра, а не царя или, тем более, Царя царей, но это также приводит к мысли о том, что такой "ведомственный" бог служит представителем какой-то высшей, хотя и непоименованной в язычестве силы. Как пишет один из исследователей, "центральная идея языческой религии – это концепция изначальной субстанции, утробы всего сущего, из которой возникло все многообразие природы и сами боги. Многообразие природных явлений и вместе с тем множественность богов коренится в бесконечном плодородии этой изначальной субстанции. Множественность – это фундаментальная категория язычества; она важна для выражения основной идеи: подчинение всего сущего, в том числе божеств, надмирной первобытной субстанции". Это представление не было у язычников осознанной идеей, но, воспринимаясь интуитивно, оно, несомненно, совпадало с выраженной позднее в иудаизме идеей абстрактного и всемогущего Бога. Но именно абстрактный Бог требовал некоего интеллектуального насилия над интуицией, возбуждая недоверие и сопротивление "детей природы" – и не только их, ибо абстрактный Бог мог становиться предметом спекуляций и фальсификаций. Ницше писал: "Понятие Бога становится орудием в руках жрецов-агитаторов... Эти жрецы сотворили чудо фальсификации, и добрая часть Библии – документальное свидетельство содеянного ими: глумясь над преданием, издеваясь над исторической реальностью, они перевели прошлое своего народа на язык религии, т. е. изготовили из него тупой механизм спасения, состоящий из вины (перед Ягве) и наказания, из благочестия и награды".
"Чистому" язычнику присуще "желание дать" в то же мере, как и "желание получить", он еще слишком наивен, чтобы, давая, вычислять, что он от этого будет иметь (бывает, впрочем, и "простота хуже воровства"): оба "желания" существуют сами по себе. Так как здесь можно усмотреть невыигрышное для иудея противопоставление его язычнику, то справедливо будет напомнить об исконно иудейской благотворительности и, в частности, о гуманнейшем требовании отдавать нуждающимся 10% любого своего дохода. Но ведь и здесь не все "чисто": благотворительность, продиктованная законом, легко лишается непосредственного чувства сострадания, превращаясь в привычку, в обязанность, а то и в благообразный способ "получать" под видом "давать". Эту удобную мутацию человеческой морали, с присущим ему остроумием выразил О. Генри: "Филантропия, если ее поставить на коммерческую ногу, есть такое искусство, которое оказывает благодеяние не только берущему, но и дающему". Основанная на взаимной выгоде "филантро-математика", становясь одним из прагматизированных элементов веры, лишает последнюю ее главного содержания. Как пишет поэтесса Евг. Куперман, "ведь вера духовна до того предела, покуда бескорыстна...". И далее: "Но признаем, что бескорыстна вера не всегда," – об этом и речь.
Итак, уясним еще раз метафизические и реалистические проявления обеих "рас". Имеют место два состояния: прямое подключение к Источнику и изолированное нахождение в ПБС. Нация-проводник в первом случае (т. е. религиозная, а в крайнем своем проявлении – ортодоксальная или даже фанатичная среда) почти идеально хороша внутри себя, т. е. вне контактов с окружающими нациями. В силу укорененности традиций эгоистичное по природе "желание получать" вполне добровольно выступает и в форме "желания дать". В такой среде взаимозаменяемость обоих "желаний" означает взаимопомощь всех членов общества, обеспечивающую максимальную его жизнеспособность. Все материальные акции происходят благодаря ритуалу (и наоборот: весь ритуал материализирован) – в рамках веры, т. е. неотрывно от духовного содержания, хотя, в основном и примитизированного.
Иное дело – бытовая среда, местечковость, служащая материальным суррогатом иудаизма. Таковым является еврейство, которое всегда помнит о своем происхождении (и ему не позволяют забывать об этом "другие народы", то есть те, среди которых он живет), даже соблюдает некоторые еврейские традиции, но совершенно лишено духовной основы – веры. Это – наиболее распространенное для еврейской диаспоры состояние изолированной от Источника нации-проводника. Активность свободных воль, имеющих божественное происхождение, но лишенных божественной (духовной) сути, образует духовное ничто. обладающее повышенной жизнестойкостью (витальностью), обычно непонятной и даже неприятной для окружающих. Если еврейский литературный критик Иосиф Клауснер писал, что "вся ненависть Шопенгауэра к иудаизму и евреям идет от того, что он не в силах был вынести их жизнеутверждающего духа”, то он считал это безусловным пороком немецкого философа, – но если бы только его! — человека высокой духовности, причем явно за счет пониженной жизненной силы...
Говоря о "бытовых" евреях (слово "местечковых" несколько сузило бы употребляемое мной здесь понятие), нетрудно представить, какое впечатление производит и что несет миру такая, лишенная духовности, повышенная активность. Недаром в Талмуде пишется, что "Тора была дана Израилю из-за необузданности его". Истинно еврейская духовность (та, что от Бога и через Бога) замкнута – через Источник – на себя и поэтому невидима окружающему миру, в то время, как еврейская "местечковая" бездуховность навязчива и агрессивна – и является заметным источником антисемитизма. Можно сетовать на это и возмущаться "плохими евреями", компрометирующими все еврейство, но ведь это часть Божьего замысла: бездуховное еврейство порождает антисемитизм, который, в свою очередь, питает еврейское самоосознание и, в конечном счете, еврейскую же духовность.
Жизнь показывает, что еврейская религиозная бездуховность не противоречит проявлениям мирской – и весьма интеллектуальной – духовности. Напротив, указанная бездуховность служит свободным пространством для зарождения иных духовных форм, чему еврейская интеллектуальная активность очень способствует. Одной из таких форм является революционная деятельность как социальная трансформация внутренней еврейской активности и как специфически еврейский – в своем космополитизме – отказ от своей национальности и своей религии. Отсюда и безоговорочный атеизм (смотри, например, произведения Ярославского-Губельмана) и даже антисемитизм еврейского социалиста и революционера, ярким образцом которого является сам Карл Маркс. Гнетущая атмосфера еврейского ортодоксизма и бытовизма нередко порождает у свободомыслящего человека неодолимое влечение к выходу "наружу", на вольный простор научных или революционных течений. Глубокая безрелигиозность (духовное ничто) не позволяет им видеть никаких духовных достоинств в иудаизме (и, тем более, в любой вере), что приводит к "рациональному антисемитизму" по типу Карла Маркса, который, как отмечал один из его исследователей, "слишком практичен, слишком погрязает в проблемах своего времени, взгляд его не отрывается от нашей планеты...". Сам же Маркс писал: "Что является само по себе основой еврейской религии? Практическая потребность, эгоизм... Деньги – ревнивый бог Израиля... Мы объясняем живучесть еврея не его религией, а, напротив, практической потребностью, эгоизмом."
И Маркс совершенно прав, если отнести его высказывания к значительной части еврейства, притом с замечанием, что и сам он есть типичный (это не значит – рядовой) представитель нации-проводника, не подключенной к Источнику, – то есть 100%-ный материалист – и потому не видит и не знает ни еврейской ("в одухотворении материи – смысл Учения"), ни вообще всякой религиозной духовности; духовность Маркса – практически материалистична, и в этом он полностью смыкается, при всем своем антисемитизме, с традиционным иудаизмом, суть которого в том, что "любая идея Торы, будь то представления о высших мирах или о нравственных принципах, обязана находить материальное выражение" (Зеев Мешков). Нечто подобное можно сказать и обо всех еврейских революционерах, деятельность которых является, с одной стороны, следствием разрыва с еврейством, психологическим и даже нравственным отталкиванием от него, а, с другой – порождением того же еврейского духовного (а потому подчас романтического) материализма.
Так обстоит дело с нацией-"проводником". Но и "непроводник" также проявляет себя неоднозначно. "Диэлектрическое" ослабление основного Поля создает возможность проникновения в духовное сознание нации любых внешних полей, связанных со средой обитания. Основную роль при этом играют не практически отсутствующие волевые "свободные заряды", а духовные диполи, легко ориентирующиеся вдоль любого внешнего поля (понятно, что в случае непроводника неважно, подключен ли он к источнику: в любом случае замкнутой цепи не образуется). Отсюда – и податливость "непроводников", их подверженность любому внешнему влиянию. Обладая тем или иным внутренним ПБС, "непроводник", ориентируясь по нему, стремится к добру (в терминологии Библии), но ослабленность этого Поля, наряду с влиянием внешних полей, легко приводит и к противоположной ориентации – чего он не замечает. Типичным примером подобной аберрации сознания могут служить крестовые походы, когда идея добра (защита Христа...) изменилась в обратном направлении уже в самой постановке цели. Почти то же можно сказать даже о фашизме и национал-социализме, целью которых, конечно, было не установление господства мирового зла, а, напротив, его искоренение (в лице, естественно, евреев). На языке религии это выглядит таким образом, что Сатана, маскируя свои злые помыслы под Божеские деяния, использует для своих целей греховную природу человека – ведь и Христу было нелегко одолеть дьявольские искусы.
В защиту же человека следует сказать, что зло в его душе не изначально и является как бы теневой стороной добра. Мотивация зла обычно приписывается противной стороне как удобная для самозащиты и саморазрядки логическая и эмоциональная установка. Даже общепризнанный садист, как показывают судебные и психологические экспертизы, не представляет собой воплощение зла в чистом виде, так как другой стороной его садизма обычно является мазохизм. Возможен и тип однозначного садиста, лишенного садо-мазохистского комплекса, но, будучи лишен также части эмоций, он в иных обстоятельствах может направлять свою энергию на конструктивные цели. Такой тип личности "естественен" для нации-"непроводника", дипольный момент которой, как отмечалось, легко о направляется по любому внешнему полю, перекрывающему недостаточно сильное поле внутреннее, – и чужд "проводнику", волевая активность которого ("желание получить") всегда обусловлена ПБС и, следовательно, по своей природе не может быть носителем зла, однако и бескорыстным носителем добра – тоже. Сопоставив эти замечания с суждениями О. Вейнингера, видим, что его "антисемитские" выпады имеют глубокую метафизическую подоснову. "Защитники евреев, – пишет Вейнингер, – очень часто отмечают тот факт, что евреи, даже в процентном отношении, совершают тяжкие преступления значительно реже, чем арийцы. Совершенно справедливо. Ведь еврей, в сущности, нисколько не антиморален. Но тут же следует добавить, что он не является также воплощением высшего нравственного типа. Можно сказать, что он относительно аморален; он не особенно добр, не особенно зол, в основе же своей он ни то, ни другое; но прежде всего он – низок. Поэтому еврейству одинаково чуждо как представление об ангеле, так и понятие черта; олицетворение добра, как и олицетворение зла – вещи, ему совершенно незнакомые... В психической жизни современного еврея, будь он "свободномыслящий" или "ортодокс", принцип дьявола или образ ангела, небо или ад не играют ни малейшей религиозной роли. Если еврей никогда не в состоянии подняться на крайнюю высоту нравственности, то, с другой стороны, убийство и насилие совершаются им несомненно гораздо реже, чем арийцем... В мужчине-арийце сосредоточены одновременно и злой, и добрый принцип кантовской философии религии, но оба этих принципа сидят в нем в строго разграниченном состоянии: добрый и злой демоны ведут между собой борьбу за его обладание. В еврее, как и в женщине, добро и зло еще не дифференцированы: нет еврейского убийцы, как нет и еврейского святого".
Вейнингер говорит "еще", т. е. в его представлении еврей еще не развился в полноценного арийца (а женщина – в мужчину?). Однако из гипотезы проводимости следует, что эта недифференцированность есть коренная черта еврея, а не стадия его развития. Мы уже отмечали ситуацию с добром и злом в случае "подключения" к Источнику; в случае же бесконтактного нахождения "проводника" в ПБС, когда внутреннее поле отсутствует, казалось бы создаются идеальные условия для проникновения любых внешних полей (влияний среды). Однако здесь не просто отсутствие Поля, а его отсутствие в пространстве "кристаллической решетки" Закона, хотя и расшатанной социально-бытовыми факторами. Поэтому еврей в той или иной степени, сознательно или бессознательно, испытывает воздействие основных запретов, глубоко укоренившихся в еврейской среде и продиктованных прежде всего его жизнелюбием; более всего это относится к заповедям: "Не убий!" и "Возлюби ближнего". На этой последней заповеди хотелось бы остановиться, ибо она неясна как в смысловом, так и в терминологическом отношениях.
Кто таков этот "ближний"? Нетрудно понять, что речь идет не о самом близком родстве, просто не нуждающемся в специальной заповеди, "ибо любит и зверь свое дитя" (Н. В. Гоголь) – здесь истинно человеческой заслуги нет. В то же время само слово "ближний" не предполагает чересчур расширительного понимания, как это стало восприниматься вследствии процессов христианизации и гуманизации (ибо кто же тогда, спрашивается, "дальний"?). По самой логике этого понятия, "ближним" может быть лишь в чем-то свой человек, скорее всего, единоверец, чему можно найти подтверждение в притче о добром самаритянине, где Иисус как раз нарушает традицию, объявив ближним не только человека той же веры, но и любого "оказав-шего милость" (следовательно, и другого – нуждающегося в милости, в сопереживании). Более того, ведь и в самой Господней заповеди перед словами "но люби ближнего своего" сказано: "Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего", то есть на евреев, которые именно (и только) разумеются здесь и далее под словом "ближний".
Можно также предположить, что и само это слово потребовалось при переводе Библии на другие языки, для придания еврейской религиозной истории общечеловеческого значения. Догадку эту подтверждает и сам Любавичский ребе в своем обращении к верующим: "Любите каждого еврея, как самого себя", что нельзя трактовать как оговорку – при скрупулезном отношении евреев к священным текстам. Таким образом то, что "ближний" – синоним еврея, можно считать почти несомненным, иначе пришлось бы включать сюда и христианина, и вообще – "гоя", что, с точки зрения ортодокса, не только абсурд, но и кощунство. В то же время Христос, как мы видели, проповедовал совсем иное понимание любви к человеку, чуждое сословных и расовых ограничений и включающее в себя не только единоверца, но и иноверца, не только друга, но даже и врага, отказываясь тем самым и от национального, и от религиозного, и от индивидуального эгоизма. Это является очевидным достоинством христианства, но, пожалуй, не его преимуществом, ибо, противореча эгоистической природе человека, христианский идеал становится практически невыполнимым. В итоге все же не столь благородный иудейский критерий, основанный на земной реальности, оказывается гораздо сильней христианского, блуждающего в небесах...
Всеобъемлющая христианская любовь соответствует метафизической структуре "непроводника" в сильном ПБС (православная соборность). Пониженный материализм христианства, обусловленный учением его основателя, пришедшего "не от мира сего", объясним также с позиций ослабленного в некоторое число раз, но все же достаточного для сохранения "Бога в душе" – Поля Божественного Света.
сс) "Полупроводники". Смешение народов, естественно, приводит к тому, что и "проводники" и "непроводники" редко существуют в чистом виде. Но возможны также и иные духовные состояния, которые, по аналогии с физикой, можно назвать "полупроводниковыми": с повышением "температуры" (энергии) их проводимость резко возрастает. То же самое происходит и тогда, когда в "полупроводник" вводится даже очень небольшое количество "свободных зарядов", превращающих непроводник в очень активный проводник. Эти явления сильно запутывают нарисованную ранее простую "двухцветную" картину, однако же и позволяют понять глубинные причины столь сильного влияния малой нации-"проводника" на исторические процессы.
"Бог не есть Бог мертвых, но живых"
/Ев. от Матфея/
"Кто находится среди живых, тому есть еще надежда."
/"Экклезиаст"/
"Что бы ни предпринимал человек, он делает это для жизни своей"
/Книга Иова/
"Жизнь – это сон души,.. смерть – великое пробуждение"
/Лао-Цзы/
Направленность к жизни, казалось бы, не должна являться отличительным признаком одной какой-то нации. Вспомним, однако, со всех сторон отмечаемое мнение, что евреи (как раса, не персонально) обладают повышенной жизненной силой, в чем, собственно, и проявляется их особость в мировой истории. Можно сослаться на исторические перипетии, приведшие к такому результату: все народы имеют свои особенности, а вот у евреев эта особенность именно такова – и никакой мистики. И все же в данном исключительном случае нельзя считать те или иные исторические события или условия жизни причинами этой национальной особенности. Вообще, стоя на метафизических позициях, можно сказать, что физические события всегда идут вослед событиям духовным, хотя нам, живущим в этом мире, все представляется наоборот. Однако Бог оставил "документ", указывающий на истинную причинность мировых событий, в котором эта причинность предстает "весомо, грубо, зримо", хотя и наивно для современного человека. Понятно, что речь идет о Торе, а там, задолго до образования всей этой причинно-исторической цепочки, сказано: "Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло. Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое" (Второзаконие; 30:15,19), – то есть выбор жизни не самоочевиден – тем более в далекие догуманистические времена – и реализуем лишь при соблюдении определенных правил: "Любить Господа Бога твоего, ходить по путям Его и исполнять заповеди и постановления Его: и будешь ты жить и размножаться". И, значит, наоборот, невыполнение этих правил ведет к смерти или, по крайней мере, не гарантирует жизни.
Так что как бы ни оценивать историческую судьбу евреев, она имеет определенно выраженное начало в Библии, которая, независимо от ее либо Божественного, либо человеческого происхождения, явилась книгой судьбоносной не только для одних евреев. Естественно, что в предложенном евреям выборе проблема не в само собой разумеющемся для материального существа предпочтеньи жизни перед смертью, а в той плате, которую приходится за это платить. Плата как раз немалая, ибо любовь к Господу означает не просто легкое и приятное движение души, а пожизненное духовное состояние, предполагающее неизменное следование великому множеству ограничений. Вспомним "кристаллическую решетку" Закона; вспомним также, что свободная воля, как и свободный электрический заряд, есть продукт не произвола, а жесткой, раз и навсегда заданной системы; и еще уточним двойственный – и даже противоположный – смысл слова "воля": воля – вольница, свобода, отсутствие границ, разгул, анархия и т. д., и воля – сила духа, выражающаяся, напротив, в наложении жестких рамок на свои чувства и на свое поведение.
Артур Шопенгауэр говорит, что "при жизни воля человека лишена свободы", а Мозес Гесс уточняет: "Свободен именно тот, чья воля совпадает со Святым Законом", – что очень точно совпадает по смыслу с весьма условной свободой "свободных электронов" внутри кристаллической решетки (слово "решетка" приобретает в этой аналогии и совсем иной, печальный, смысл). Вот еще одно выражение этой "свободы": "Никаких компромиссов. Все, что облегчает и тем самым убивает дух иудаизма, должно быть отстранено", – так говорит Любавичский ребе.
Итак, со времен Завета любовь к жизни становится осознанным и определяющим фактором еврейского самосознания, представляя собой в этом отношении здоровую практическую основу гуманизма – простое жизнелюбие. В этом, казалось бы, невозможно усмотреть ничего дурного. Однако приведенное выше замечание Клауснера о ненависти Шопенгауэра к жизнеутверждающему еврейскому духу приводит к мысли о неслучайности этого чувства, разделяемого им со многими противниками евреев. Это обстоятельство, насколько мне известно, нигде не фигурирует в качестве хотя бы одной из причин антисемитизма, в то время как будучи соотнесенной со словами Бога, причина эта в определенном смысле могла бы претендовать на звание первопричины. Вряд ли, однако, можно ненавидеть столь сильно просто за любовь к жизни (хотя психология – вещь тонкая: взять хотя бы зависть). Мы уже знаем, что эта любовь опосредована как активным "желанием получить", так и выраженным преобладанием материи над духом (но, как и во всяком сильном самовыражении, достигая предела, дух может и возобладать над материей). Тогда ненависть к еврейскому жизнелюбию можно считать проявлением классического антагонизма между духом и материей; причем этот антагонизм не симметричный: ненависть исходит лишь со стороны духа, ибо материя, не признающая реальности духа, не может питать к этой абстракции никаких особых эмоций (вспомним О. Вейнингера: "еврей не зол и не добр"); дух же, напротив, очень болезненно и ревностно относится к засилию даже не желающей его замечать материи, – и его собственное бессилие перед этой всемогущей субстанцией порождает его ненависть (ненависть в его восприятии – не зло, а справедливость, реакция на зло):
Да, нас ненависть в плен захватила сейчас,
Но не злоба нас будет из плена вести.
Не слепая, не черная ненависть в нас, –
Свежий ветер нам выдует слезы из глаз
Справедливой и подлинной ненависти.
/В. Высоцкий/
Здесь добро как бы вынужденно, реактивно принимает обличие зла, – но именно этой метафизической метаморфозы нет у евреев: предложенные самим Богом "жизнь и добро" стоят по одну сторону, а "смерть и зло" – по другую. Здесь – реальность, жизнь, обладающая атрибутами добра, там – отсутствие всего и смерть, как окончательное самовыражение зла. Потусторонний мир как самостоятельная "жизнь" духа, ни в смысле ада, ни в смысле рая в религиозных книгах евреев почти не отражен, а уж в еврейском сознании, из этих книг берущем свое начало, – и подавно. Идеи некоторых еврейских пророков и мыслителей, а также идеи самой Каббалы о самостоятельных духовных мирах (высказываю предположение, что, возможно, потому Каббала и признана тайной наукой, что знание о высших мирах не должно быть допущено в массовое еврейское сознание, сила которого в его материализме) являются результатом сложных умозрительных построений, чуждых и даже антагонистичных типичному еврею и поэтому, как пишет Гегель, "мы не находим у евреев веры в бессмертие души".
Очень важным событием в развитии еврейского духа явилось создание хасидизма, возникшего под двойным влиянием полумистической Каббалы и реалистического еврейского самоутверждения, причем это последнее для хасидов настолько убедительно, что они уверенно распевают: "Не боюсь я никого, кроме Бога Самого". Во вновь восстановленном дуэте материального и духовного, первое, безусловно, главенствует, хотя течение хасидизма и "сочетало народную набожность и возможность духовного соединения человека с Богом благодаря молитвенному экстазу". Несколько запоздалая прививка мистической духовности к практическому еврейскому духу выглядит подчас настолько неубедительно, что остроумный И. Губерман съехидничал в очередной раз:
Прося, чтоб Господь ниспослал благодать,
Еврей возбужденно качается,
Обилием пыла стремясь нае...ть
Того, с кем заочно встречается.
В канонизированных еврейских книгах вера в бессмертие души, хотя чуть-чуть и намечена, однако, застыв на месте и не развиваясь, так и не стала достоянием народного сознания или подсознания. Канонизация включила в себя также и основанное на предложении Бога специфически окрашенное отношение к жизни, которому даже не могло "на ум придти" сознание того, что "право на смерть – привилегия живого" (Н. Гумилев), откуда смерть следует как известное достоинство (право), а не как само собой разумеющийся абсолютный негатив. В этом, собственно, ничего парадоксального, ибо, как справедливо отмечал даже убежденный материалист Ф. Энгельс, "отрицание жизни по существу содержится в самой жизни, так что жизнь всегда мыслится в соотношении со своим необходимым результатом, заключающимся в ней постоянно в зародыше, – смертью".
Но равноправие (как минимум) смерти с жизнью требует и равноправного (как минимум) к ней отношения, практически отсутствующего в еврейском менталитете, с самого начала "выбравшего жизнь". Если это и есть основная предпосылка гуманизма, то евреев по праву следует отнести к его основоположникам. Евреи всегда были чужды тому романтизированию смерти (я говорю, конечно, о еврейской массе, а не, например, о евреях-поэтах типа Эдуарда Багрицкого, Иосифа Уткина, Михаила Светлова и т. д.), которое особенно наглядно проявлялось в рыцарстве, доходившим даже до фетишизации смерти в своем "упоении в бою":
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья -
Бессмертья, может быть, залог!
/А. С. Пушкин. "Пир во время чумы"/
Дуэлянту Пушкину, несомненно, было знакомо это неземное чувство, совершенно чуждое гуманистической концепции. Таинственное "наслажденье" смертью проще всего, конечно, было бы отнести к нездоровым проявлениям человеческой психики, направленным против самого инстинкта самосохранения. Но тогда непонятны, как минимум, две вещи: почему именно противоестественное чувство столь сладостно (в духовном, а не физическом, разумеется, плане) и откуда оно в таком случае берется? Можно назвать его, вслед за Фрейдом, инстинктом смерти, но тогда тем более – в рамках материализма, ибо Фрейд был чистым материалистом – необъяснимо его происхождение (разве что в качестве духовного "стимулянта" смерти, необходимой для продолжения новой жизни). Напротив, за пределами материализма мы получаем широкий спектр объяснений, сводящихся к освобождению души от груза плоти и пребыванию ее в высших мирах.
К сожалению, даже в такой обстоятельной книге, как "Человек перед лицом смерти" Ф. Арьеса, рассматривается, в основном, вопрос страха (или его отсутствия) перед смертью, но даже не затрагивается чувство "неизъяснимого наслаждения" (по Пушкину) или "гибельного восторга" (по Высоцкому), знакомое, конечно, не одним только великим поэтам. Комментируя по книге Арьеса эволюцию взглядов человечества на смерть, А. Я. Гуревич отмечает крах на определенном этапе "механизмов защиты от природы. И к сексу, и к смерти возвращается их дикая, неукрощенная сущность. Почитайте маркиза де Сада, и вы увидите объединение оргазма и агонии в едином ощущении". То, что у де Сада сама смерть оргастична – не удивительно. Следует, однако, заметить, что идея эта не совсем безумна, и она не может быть отнесена только на счет садомазохистов и сексуальных маньяков. В рамках нашей темы надо отметить, по крайней мере, удивительную близость этих полярных проявлений жизни и смерти – то есть оргазма и агонии. Далее можно предположить, что близость эта не случайна, и противоречива она лишь в сфере материального существования, за пределами которого, однако, возможно то неземное состояние, отдаленный намек на которое испытывает человек, находящийся у "бездны мрачной на краю".
В повседневности бытия большинство людей воспринимает жизнь "явленной лишь от рождения до смерти. Ощущение ее единственности приводит к расстановке акцентов на системах ценностей, основанных на материальном аспекте" (Ан. Мартынов "Исповедимый путь"). И далее Мартынов пишет: "Отсюда проистекают все человеческие извращения, построенные на низменных инстинктах; отсюда такой сильный акцент на логическое мышление, отсюда – страшный духовный голод... Духовность же мыслится как что-то вторичное, что может вырасти только на фундаменте материального изобилия".
Мы видим, что восприятие иных (нематериальных) миров находится в прямой связи с представлением о бессмертии, как формы независимого существования души. Как верно отмечает Шопенгауэр, "учение о бессмертии проникнуто индусским духом". Если читать "индусский" как "арийский", то мы вновь возвращаемся к арийско-еврейскому антагонизму, который, видимо, является основным противостоянием человеческого духа – по крайней мере, на данном этапе существования человечества. Если воплощенное в еврействе в максимальной степени "желание получить" является основой человеческого эгоизма, индивидуализма и материализма, то, напротив, в арийстве мы имеем более или менее очевидные – от рыцарства до фашизма – проявления "желания отдать". Как утверждает бывший известный диссидент (подчеркиваю: антикоммунист и антифашист) Михайло Михайлов, "за фашизмом нельзя не признать... такие черты, как: существование надличностной цели, по-иному освещающей жизнь человека на земле, единение с другими людьми в стремлении к реализации этой цели, борьба со злом,.. тяга к жизненной целостности (отсюда и идет понятие тоталитаризма в фашистском государстве, каким описывал его Муссолини) – все это отнюдь не отрицательные духовные ценности.
Правда тоталитарных движений нашего века и в том, что жизнь есть борьба, смертельная борьба души человека, а отнюдь не веселые каникулы на курорте, не приятный сон. Правда и в осознании постоянной близости смерти... Причем необходимо подчеркнуть, что большинство, например, фашистских фанатиков готовы были не только убивать, но и сами погибнуть за дело, которому они служили".
Михайло Михайлов далее приводит глубокую мысль С. Франка о том, что "придать смысл жизни человека может лишь ценность более высокая, чем сама жизнь". М. Михайлов высказывает также кощунственную – как он сам говорит – мысль о том, что "подавляющему большинству его приверженцев в духовном плане фашизм дает смысл жизни (без которого, как без хлеба, не прожить человеку на земле), возможность вести борьбу за внесение порядка в безнадежно беспорядочный мир. Фашизм представляется им борьбой космоса против хаоса".
Фашистская теория тут, кажется, впадает в противоречие, которое, впрочем, ее практикой быстро разрешается. Как и всякий другой, фашистский порядок должен был означать стабильность жизни, но по сути он несет в себе более или менее завуалированную тягу к смерти. которую – осознанно или неосознанно – реализует на деле. Действительно, фашист далеко не всегда осознает, а тем более – признает, эту таинственную тягу к смерти, так как не может последовательно и до конца отрешиться от привнесенных цивилизацией идей гуманизма и даже отчасти использует их в борьбе с тем, что он считает злом. Так, Гитлер в своем завещании писал: "В 1914 году я стал добровольцем, чтобы защитить рейх от нападения. Все эти три десятилетия я был полон любви к моей нации. Только эта любовь двигала всеми моими поступками, мыслями, моей жизнью, наконец... Это ложь, будто кто-либо в Германии 1939 года хотел войны. Войну спровоцировали интернационалисты еврейской национальности или те, кто ими руководил..."
Итак, некая "ценность более высокая, чем сама жизнь", придавала ему (Гитлеру) смысл жизни. Такой ценность дя него была (если верить его словам) любовь к своей нации. Но любовь, будучи принадлежностью (частью) жизни, не может быть и выше ее, а поэтому истинной высшей ценностью, уже ничему и никому – кроме Бога – не принадлежащей, может быть только смерть. По Шопенгауэру, все материальные процессы суть следствия проявления воли к жизни, которая в каждом отдельном случае есть частное проявление Мировой Воли. Если – по Шопенгауэру – подвергнуть анализу страдания и радости любой жизни, то баланс будет подавляюще отрицательный. Почему же, спрашивается, не только безрассудные создания, но и все понимающий человек цепляется, так сказать, за эту мучительную жизнь? – а именно из-за этого наличия Мировой Воли, которая безусловно отрицательна, но обладает неодолимой силой, благодаря которой любое существо стремится к жизни и избегает смерти. Как пишут комментаторы Шопенгауэра В. В. Мееровский и И. С. Нарский, "Мировая Воля у Шопенгауэра является могучим творческим принципом, порождающим все вещи и процессы, но в ней изначально коренится нечто ущербное, негативное. Она как бы вечно "голодна... вечно голодная и ненасытная – такова Мировая Воля".
Как читатель может здесь вспомнить, о чем-то подобном уже говорилось. Шопенгауэр, по всей видимости, не был знаком с Каббалой, и его представления о Мировой воле навеяны, во многом, индийскими источниками, но это замечание только усиливает позицию данного сочинения, слабостью которого могло бы показаться недостаточное привлечение иных, кроме Каббалы, эзотерических источников. Нетрудно заметить, что "вечно голодная и ненасытная" Мировая воля совпадает по смыслу с таковым же "желанием получить", а ее шопенгауэровская двойственность выявляет присущее ей – по ту сторону – "желание давать". Негативная характеристика Мировой Воли связана с ее восприятием по эту сторону – и понимание этого подобно диагнозу, который сам по себе не лечит, но помогает найти средство от болезни. По Шопенгауэру, развитие Воли приводит к ее самопознанию, и уж на этой сознательной основе – к самоуничтожению, идеал которого (полное растворение своего Я в окружающей среде и природе) можно обнаружить в буддизме.
"Желание получить", из которого соткан весь материальный мир, уничтожить невозможно. Но возможно другое: трансформировать "желание получить" в "желание отдать" – ведь две стороны любого полярного явления не только взаимно дополнительны, но и являются изнанкой друг друга. Материализм "желания получить" проявляется в том, что, удовлетворяя то или иное природное свое желание, живое существо стремится получить удовольствие. В животном мире, лишенном духовности, только такой вариант и возможен; для человека же возможны и другие варианты: например, человек может получить удовольствие, глядя на хорошую картину или на красивую женщину, слушая приятную музыку и так далее. Несмотря на то, что эти желания не носят буквально материального характера и обычно воспринимаются как духовные, они целиком и полностью принадлежат материальному миру, так как восприятие их связано с работой наших органов чувств. Поэтому человек продолжает ощущать свое Я, являющееся для него центром любого восприятия; эгоизм человека при этом никуда не исчезает, а только определенным образом маскируется, и, значит, в конце концов сохраняет отрицательный жизненный баланс, о котором писал Шопенгауэр.
Следующим этапом на пути к истинной духовности является очень распространенная ситуация "отдать чтобы получить" не материальное, а моральное удовлетворение, например, работая бесплатно (волонтером) или помогая нуждающимся (филантропия). Испытываемое при этом чувство отнюдь не слабее, а даже гораздо сильнее, чем то, когда мы, например, получаем свою заслуженную денежную оплату. Подавая милостыню нищему, мы испытываем удовольствие от совершенного доброго поступка... Все это действительно добрые дела, но степень их духовности определяется степенью жертвенности: малая жертва служит, в основном, для удовлетворения нашего тщеславия (т. е. мы не столько даем, сколько получаем. Это отнюдь не значит, что приносящий такую жертву плох или корыстен – дай, как говорится, Бог, чтобы так поступало большинство людей, но духовность такого действия еще очень невелика); большая, или истинная жертва, связанная с неоценимой личной потерей и требующая значительного или даже полного отречения от своего Я, уже не может быть вызвана тем или иным благородно-эгоистическим мотивом. Истинная жертва не жаждет не только материальной, но даже и моральной корысти, ее единственным стимулом является сострадание. Шопенгауэр определил сострадание как "познание чужого страдания, непосредственно понятого из собственного страдания и отождествленного с ним".
Малая жертва, вызывая чувство удовольствия или радости от совершенного доброго поступка, может быть вполне удовлетворена этой акцией, если даже она полностью лишена сострадания, а, значит, и собственного страдания – как глубочайшего источника духовности. Удовольствие или радость, проповедуемые, например, современной американской этикой в качестве основных эмоциональных пружин рациональной организации жизни, ценные сами по себе, стремятся вытравить страдание из человеческой психики, тем самым в большинстве случаев вытесняя его либо на перифирию сознания, ограничивая духовное содержание личности, либо вообще в подсознание, вызывая многочисленные стрессы. Нетрудно заметить, что "желание получить", представляющееся безграничным, в действительности, лишаясь страдания в качестве противовеса чисто материального бытия, сужает и самое себя. Сужается, так сказать, эмоциональный спектр и, как пример, такое явление совсем не иллюзорно вызывает у беглецов из, казалось бы, нищей России, представление о недостаточной духовности американцев. В свою очередь, американец обычно совершенно искренне убежден – хотя бы и самим фактом повальной эмиграции из России в Америку, а не наоборот – в абсолютной безрадостности русской жизни. Но как бы и сами иммигранты ни расценивали свои былые трудности, большинство из них, даже полюбивших Америку, должны будут признать более насыщенной духовно и эмоционально "неприглядную" российскую действительность. Дело отнюдь не в ностальгии, а именно в самих этих трудностях, порождающих более контрастное восприятие жизни – да и мира вообще, – о чем получше философов могут сказать поэты:
Не знаю вида я красивей,
Чем в час, когда взошла Луна,
В тюремной камере в России
Зимой на волю из окна.
/И. Губерман/
Мы видим, что реализация "желания получить" в мире действия сталкивается не только с проблемой обездуховливания личности, но и с бессмысленностью самой жизни – переполненной страданиями и завершающейся величайшим в этом мире страданием – смертью. Значит, что-то здесь не так. Приходится смириться с объективным фактом раздвоенности всего сущего, возникшей в момент образования материального мира. До своего раздвоения то, что Шопенгауэр называет Мировой Волей, было единым "Желанием давать", необходимым (для существования Мира) образом породившим "желание получать" – с той отрицательной характеристикой, которую придает ей Шопенгауэр.
В качестве примечания, для того, чтобы сказанное здесь не выглядело однобоким пристрастием к Шопенгауэру или к Каббале, надо добавить, что в основном вопросе о Первопричине совпадают все достаточно глубокие представления: религиозные, метафизические и эзотерические; и уже в "Упанишадах" ясно была отмечена противоположность высшего мирового начала, Брахмана, с порожденной им средой видимости Майя или "Покровом обмана" (ср. "желание получать" и "желание отдать").
Итак, как уже говорилось, уничтожение порождаемого Волей зла возможно только через собственное уничтожение, – что изо всех живых существ могут сделать только люди, направив свою жизненную энергию против нее же самой и против ее вселенского источника. Понятно, что избавление от воли к жизни означает, собственно, "приглашение к смерти". Мы возвращаемся к понятию смерти как высшей ценности, противостоящей жизни и принадлежащей вечности – и в этом ее абсолютном качестве приобретает универсальный смысл формула "цель жизни – смерть". Такой вывод способна сделать индийская, а шире – вообще арийская мысль. Каббала же, будучи иудейской трактовкой тех же понятий, к смерти, конечно, вести не захочет. Хотя, не будучи посвященным в тайные разделы Каббалы (Ситрей Тора), я, конечно, не могу знать, решаются ли там проблемы жизни и смерти в духе традиционного гуманизма. Во всяком случае, в этом учении есть множество предпосылок для "ариизации" этих фундаментальных понятий, ведущих из мира действия в высшие миры. Присущее миру действия "желание получать" утрачивает при таком переходе свою абсолютную необходимость и на высокой ступени духовности может быть обращено в чистое "желание отдать". Хотя "желание получать" возрастает по мере усложнения живого организма, но одновременно возрастающая духовность создает тенденцию к поведению типа "скачка" в результате разрыва бесконечности: от бесконечной тяги к жизни – к бесконечной тяге к смерти. Это означает, что наивысшим проявлением "желания получать" есть "желание отдать" максимум имеющегося, то есть саму жизнь. Это отнюдь не равносильно самоубийству, которое в большинстве случаев связано со стремлением убежать от страданий, то есть с тенденцией, совершенно противоположной возвышению духа.
Итак, неизбежное в этом мире страдание, представляющееся обыденному сознанию страшным злом или наказанием Божьим, может быть рассмотрено и в качестве рычага, переворачивающего все наши представления о жизни и мире. Но в результате такой инверсии мы приходим отнюдь не к абсурду, а к метафизически сбалансированной системе "Дух — Материя". Определение "цель жизни – смерть" выглядит абсурдом лишь при чисто материалистическом подходе к жизни и к миру, ограничивающим созданную Богом Вселенную только физическим пространством. Тот факт, что когда страдание достигает предела, смерть становится желанной избавительницей, к сожалению, очень понятен. Однако именно этот момент может стать и скачком в новое состояние, изменением полярностей всего Сущего, заменой знаков наших восприятий с плюса на минус – и наоборот. Некоторыми частными проявлениями этот феномен хорошо известен в психологии, а в предельном своем смысле был знаком древним ("с легкой руки" Аристотеля) под названием катарсиса – очищения страданием. Но и здесь этому придается преимущественно эстетический – хотя и предельный, но не запредельный – смысл, по-настоящему уяснимый лишь метафизически.
Арийский дух всегда был близок к этим "небесным" представлениям, в то время как иудаизм, "выбравший жизнь" и на этой основе создавший предпосылки к гуманизму, навсегда остался "на земле". Гуманизм есть порождение материализма – и потому он, являясь, вроде бы, самым благим человеческим институтом, изначально избавлен от высших духовных ориентиров, безнадежно выступая против самого естественного проявления (конца) бытия и лишая жизнь ее подлинного, единственного смысла.